Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Леля. Маржерет — это полководец[220], по-моему.

Хозяйка. Он именно полководец. Это очень остроумно. Под его начальством находится почти всемирная армия артистов.

Леля. Я вовсе не собиралась острить.

Хозяйка. Августин Мария Маржерет мой родственник, и я получаю иногда даровые места в театр «Глобус».

Леля. Ах, директор «Глобуса».

Хозяйка. Да, Августин Маржерет — директор первого в мире мюзик-холла. Вы хотите сохранить инкогнито, мадемуазель Гончарова?

Леля. Я вас не понимаю.

Хозяйка. Вам принесло бы пользу знакомство с Маржеретом. Я могла бы написать письмо. Если он узнает, что вы известная артистка, это его заинтересует.

Леля. Разве Сара Бернар играла Гамлета в мюзик-холле?

Входит Федотов.

Хозяйка. Вот молодой человек, который приезжал вчера. Доброе утро.

Хозяйка бочком уходит.

Федотов. Здравствуйте, товарищ Гончарова. Вас зовут Елена Николаевна? Моя фамилия Федотов. Я сотрудник полпредства.

Леля. Вы подаете мне руку?

Федотов. А почему нет?

Леля. Я ведь предательница.

Федотов. Ну, какая вы предательница.

Леля. Рабочие звали меня в колхоз. Я согласилась. И вместо того, чтобы ехать в колхоз, приехала сюда. Я обманула рабочих.

Федотов. Ну, зачем так торжественно…

Леля. Ну да, конечно… Я забыла, что я только артистка. Артистка — что? Ничто. Надстройка. Разве я могу поколебать базу. Предательство артиста — не предательство. Его бегство — не бегство. Если бы все искусство бежало из пролетарской страны, никто даже не заметил бы этого.

Федотов. Все ждут вашего возвращения.

Леля. Да, но я в «Правде» читала филиппику против себя.

Федотов. Это дело замято. Вы прощены. (Смеется.)

Леля. Скажите пожалуйста.

Федотов. Мы вас любим и ценим.

Леля. А я вас ненавижу.

Федотов. Ну, это неправда. Оставим этот разговор. Я рад, что познакомился с вами.

Леля. Я тоже.

Федотов. Как же вы живете здесь?

Леля. Хорошо.

Федотов. Ну, как… Европа. Нравится?

Леля. Очень. А вам?

Федотов. Тоже.

Леля. Вот видите.

Федотов. Мне нравятся демонстрации в Пруссии, в Баварии и Саксонии. Мне нравится голодный поход безработных на столицу. Мне нравятся бои с жандармерией в Дюнкиркене. Европа сейчас ближе к революции, чем когда бы то ни было.

Леля. Не знаю. Я уже три недели отдыхаю от мыслей о революции.

Федотов. Уже три недели вы здесь… Ну, что же выделаете… музеи…

Леля. Ничего не делаю. Хожу.

Федотов. Куда?

Леля. Просто хожу.

Федотов. Просто ходите?

Леля. Иногда останавливаюсь и смотрю: вижу, лежит моя тень. Я смотрю на нее и думаю: моя тень лежит на камне Европы.

Пауза.

Я жила в новом мире. Теперь у меня слезы выступают на глазах, когда я вижу мою тень на камне старого[221]. Моя жизнь была неестественной. Расстроились части речи. Ведь там, в России, отсутствуют глаголы настоящего времени. Есть только времена будущие и прошедшие. Глагол: живу… Этого никто не ощущает у нас. Ем, нюхаю, вижу. Нам говорят сейчас как вы живете, это не важно. Думайте о том, как выбудете жить через пять лет. Через сто. Вы или ваши потомки. И мы думаем. Из всех глаголов настоящего времени — остался только один: думать. Я вспоминаю, в чем состояла моя личная жизнь в мире, который вы называете новым. Только в том, что я думала Революция опила у меня прошлое и не показала мне будущего[222]. А настоящим моим — стала мысль. Думать. Я думала, только думала, мыслью я хотела постигнуть то, что не могла постигнуть ощущением. Жизнь человека естественна тогда, когда мысль и ощущение образуют гармонию. Я была лишена этой гармонии, и оттого моя жизнь в новом мире была неестественна. Мыслью я воспринимала полностью понятие коммунизма. Мозгами я верила в то, что торжество коммунизма естественно и закономерно. Но ощущение мое было против. Я была разорвана пополам. Я бежала сюда от этой двойной жизни, и если б не бежала, то сошла бы с ума В новом мире я валялась стеклышком родины. Теперь я вернулась, и две половины соединились, я живу естественной жизнью, я вновь обрела глаголы настоящего времени. Я ем, нюхаю, смотрю, иду… Пылинка старого мира, я осела на камне Европы. Это древний, могучий камень. Его положили римляне. Никто не сдвинет его.

Федотов. Его развор/от/ят скоро и будут воздвигать из него баррикады. Неужели вы не ощущаете того, что сейчас происходит в Европе? Не все глаголы настоящего времени вернулись к вам: глагол «ощущать» остался в новом мире.

Леля. Как раз это тот глагол, тоска о котором привела меня сюда. Там, у вас, я только думала, здесь я стала ощущать.

Федотов. И перестали думать.

Леля. Каждый хочет думать только о себе.

Федотов. Вы просто устали.

Леля. Не говорите со мной, как с ребенком. Это там, в советской стране, ни во что не ставят наши мнения и, слушая нас, пересмеиваются смешком авгуров.

Федотов. Когда вы вернетесь?

Леля. Это вы спрашиваете меня как лицо официальное? От имени посольства?