Избранные произведения

Лизу, как бы не решаясь что-то спросить, и вдруг увидел на ее

шее знакомый медальон.

– Милые тени минувшего...– сказал он, горько

усмехнувшись.

– Но они в настоящем...– заметила, покраснев, Лиза.

Они сели в темный уголок на диванчик у круглого столика.

Лиза положила на плюшевую скатерть стола свою круглую

открытую руку. При ярком свете из-под абажура эта рука с

особенно нежной и белой кожей с внутренней стороны сгиба

была женственно красива, она знала это. И он знал и помнил эту

руку: впервые их сближение началось с того, что он погладил ее

руку, так же, как теперь, лежавшую на столе, когда они сидели в

гостиной у него в доме, в стороне от всех.

Это было пятнадцать лет тому назад.

Но теперь – имеет ли он право погладить ее как свою

близкую? Очевидно, да, раз рука лежит точно так же, как тогда.

Но он, помня о своем положении, как бы не хотел

пользоваться правами минувшего, ему хотелось показать ей, что

он представляет собой теперь.

– Да, милый друг, если вы позволите мне называть вас так,–

сказал Болховитинов,– жизнь жестока. Вот перед вами сидит

бывший богач, беззаботный человек, который в жизни не знал

ни работы, ни нужды. Теперь этот человек – нищий.

403

Но те мысли, которые жили во мне тогда, часто

поддерживают меня и теперь. Та нетленная сущность, которая

живет в каждом человеке, роднит меня со всеми гениями и

помогает иногда мысленно подняться высоко, высоко над

жизнью и сверху видеть эту людскую жизнь.

И когда я оттуда вижу свое бедное тело, облаченное в рваное,

холодное пальто, я с примиренной грустью смотрю на себя и

думаю о том, что это неудобство терпит очень ничтожная часть

моего существа, что другая часть подчинена более широким,

прочным и неизменным законам, чем законы какого-то

государства, находящегося там, внизу.

И это очень помогает в моей теперешней жизни.

– Расскажите же, ради бога, как вы теперь живете,– сказала

Лиза.

Он рассказал о том, что у них отняли все дома,

драгоценности, что он с начала революции безработный и его

никуда не берут. У него на руках больная мать и сестра, которая

кормит их тем, что ходит по домам шить и стирать, а он

надеется торговать папиросами на улице.

– О, как это ужасно,– сказала Лиза.

– Уцелевшие драгоценности все уже проданы, а шубы

заложены в ломбарде и того и гляди пропадут из-за неуплаты

процентов.

Лиза сидела и слушала эту горькую повесть, от которой у нее

слезы навертывались на глаза.

– Ну, а знакомые? Ведь сколько у вас людей пило и ело когда-

то... Что же они?

– Теперь у нас нет знакомых. Они были только тогда, когда

мы были богаты. Сначала сочувствовали, по мелочам помогали.

А потом это очень скоро прекратилось, и когда мне в двух-трех

домах прислуга, правда, видимо, стараясь не обидеть меня,

очень вежливо и мягко сказала, что хозяев нет дома, я понял, что

они хотят забыть о нашем существовании.

– Какая гадость! – сказала с возмущением Лиза, не удержав

слез.

– Я сейчас возмущалась, думая о большевиках, которые

причинили вам столько горя. Но ведь для большевиков вы

только неизвестная величина, единица, попавшая в этот шторм

среди многих других единиц. А ведь эти господа когда-то

пользовались вашим гостеприимством, пили и ели у вас. Вот кто

подл и низок.

404

И она невольно подумала: «Вот оттого они и уничтожены как

класс, а из-за них и мы. Они настолько эгоистичны, настолько в

них нет инстинкта общественной солидарности, что их

поражение предрешено было этой собственнической заботой

только о своей жизни и ее благополучии. А что касается своих

собратьев по классу, то пусть каждый из них выкарабкивается,

как хочет. Какие низкие души! И как, в сущности, история

справедлива, что разбила и уничтожила этот жадный,

эгоистический и бесчеловечный класс».

IV

В это время послышался звонок. Лиза встала, боясь, как бы

Настя не впустила кого-нибудь.

И хорошо, что встала. Это были заехавшие к ней две

подруги, с каким-то кавалером,– одни из тех, которые являются

всегда с громкими голосами, со смехом и целым коробом

рассказов о неожиданных приключениях, о чужих романах. Они

разлетелись было к ней прямо в шубках в спальню, чтобы

изложить ей программу сегодняшнего вечера и, если последует

ее одобрение и принципиальное согласие, захватить и ее.

Но Лиза испуганно загородила им дорогу в спальню.

Те удивились и сначала не поняли ничего, только

переглянулись.

А она, покраснев, стала говорить, что к ней нельзя, пусть они

заедут когда-нибудь в другой раз, что она сейчас занята.

Одна минута – и лица уже засветились проказливым

лукавством. Они все истолковали по-своему.

«Вот тебе и скромница, отвергающая ухаживания; она,

оказывается, устраивается втихомолку. И, должно быть, сам бог

надоумил их заехать к ней, иначе эта история была бы погребена