Изменник

— Но нам с тобой сейчас нужно думать о своем ребенке. И о Коле, — поспешно добавляет он, надеясь, что Аня не подумала, что он забыл о нем.

— Теперь об отъезде нечего и думать. Это будет выглядеть так, будто ты в чем-то виноват. И потом, они могут разыскать тебя где угодно.

Он думает о Бродской, уехавшей в Ереван. «Птицы одного полета», — сказал Волков. Может быть, ее уже вызывали на допрос.

— Тем не менее мы должны что-то предпринять, — говорит он.

— Единственное, что нам нужно сделать, — это как обычно ходить на работу. Ты должен вести себя так, будто тебе нечего скрывать.

— Но прежде ты сама говорила, что нам всем нужно уехать в Иркутск!

— Да, — шепчет она. — Прежде в этом был смысл, а теперь уже слишком поздно. Да и как знать? Может, это лишь добавило бы нам проблем. Уехать следует Коле. Но как нам это устроить? Погоди. Я знаю. Галина в этом году зимует на даче. Можно отправить Колю к ней.

— Он ни за что не согласится.

— Согласится, если я с ним поговорю. Чем раньше он уедет, тем лучше. Я возьму отгул на работе и съезжу с ним. В школе скажу, что заболел, — тебе придется подсказать какую-нибудь подходящую болезнь, чтобы она длилась по меньшей мере несколько недель. Мы ведь сможем достать справку?

— Да, думаю, да.

— Тогда так и сделаем.

— Тебе тоже следует поехать и остаться с Галей, Аня.

— Нет. Я должна, как прежде, ходить на работу и делать вид, что все нормально. Да и потом, одного Колю они, может, и не станут искать, даже если его здесь не будет. В любом случае…

— Что в любом случае?

— Ты идиот, если думаешь, что я тебя оставлю.

— Ты Лену знаешь?

— Конечно, знаю, — довольно резко отвечает она.

— Ее отца арестовали в тридцать седьмом. Она сказала, что родители договорились: если одного из них арестовывают, другой тут же от него отрекается, чтобы детям хоть что-то осталось.

— Угу… Только у многих из этого ничего не вышло.

— У них получилось.

— Чудом.

— С Лениных слов.

— Ладно, а к нам-то какое это имеет отношение?

— Ты знаешь, какое, Аня. Подумай о ребенке, о Коле. И если спасти их означает…

— Отречься от тебя?

— Да.

— Ты серьезно думаешь, что я это сделаю?

— Я прошу тебя подумать. Я пойму. Я буду знать, что ты сделала это ради детей, что между нами все по-прежнему.

— Нет. Между нами все останется как есть, потому что я не собираюсь от тебя отрекаться. И хватит об этом.

— Но, Аня, а если тебя тоже арестуют?

— Не смей так говорить! Никого не арестовали. Ты ничего плохого не сделал. — Но вдруг она слышит себя со стороны, и ей неудержимо хочется рассмеяться. «Ты ничего плохого не сделал»! Кто бы ее слышал! Звучит, как детские отпирательства: «Неправда! Это не я! Так нечестно!»

— Аннушка, пожалуйста, не плачь.

— Я не плачу. Ты просто не видишь моего лица, я смеюсь. Я просто подумала — глупость, конечно, — но я подумала, насколько все было бы проще, будь ты убийцей.

Он разжимает объятия и заглядывает ей в лицо:

— У тебя, случайно, не истерика? Ты должна думать о…

— Знаю, о ребенке. Нет у меня истерики. Мне просто смешно, Андрюша, потому что это и вправду смешно, особенно если не знать, что тут не до смеха. Но ведь до этого мы как-то выживали? Мы прорывались.

— Да, мы прорывались. А Галя точно не будет против, если он поживет у нее?

— Думаю, нет. Знаешь, она обожает Колю. И потом, она там вдалеке от событий… Я расскажу ей без лишних подробностей, не хочу ее в это впутывать. Просто скажу, что есть причины, и все. Она поймет.

«А когда я повезу Колю, — думает она, — заодно возьму дневники и закопаю их. Теперь нужно избавиться от всего. Но чем меньше ты об этом знаешь, тем лучше».

Он гладит ее по волосам.

— Только послушай, как он играет! Ноты взрываются петардами.

— И Малевичи будут здесь с минуты на минуту. Господи, как бы они обрадовались, если бы узнали, что происходит.

— Исполнение их заветной мечты.

Они слушают звуки фортепиано. Коля покончил с гаммами и перешел к арпеджио. Он играет слишком громко. «Но техника у него действительно улучшается с каждым днем», — думает Анна. Он соблюдает и темп, и громкость, и ни разу даже не запнулся.

— Как ты думаешь, он сможет поступить в консерваторию? — спрашивает Андрей.

Она улыбается, слыша в его голосе наивное восхищение человека, который совсем не разбирается в музыке, и для которого уверенная игра мальчика кажется чем-то невероятным.

— Нет. Он не настолько хорош. Может, если бы он начал раньше… Но у него не было всепоглощающего стремления. А может, я была не слишком настойчива.

И тут начинается битье в стену: бум, бум, бум! Теперь они будут колотить, пока Коля не закончит играть.

— Нужно сказать ему, чтоб перестал.

— Еще минуту.

Они так близки, укрытые водопадом звуков, Анна в его объятиях, ребенок внутри нее. Но по коже у него бегут мурашки. Малевичи не собираются сдаваться. Бум, бум, бум! Такое чувство, что они находятся с ними в одной комнате.

— Все будет хорошо, — говорит он.

— Я знаю. Завтра вечером я поговорю с Колей.

— Не рассказывай ему слишком много.

— Мне придется объяснить, иначе он никуда не поедет.

— Он же должен понимать, что если бы это было неважно, мы бы его не просили.

Анна смеется.