К Богодержавию…

Далее Лев Толстой утверждает: «Верю я в следующее: верю в Бога, которого понимаю, как Дух, как Любовь, как начало всего… Верю в то, что воля Бога яснее, понятнее всего выражена в учении человека Христа, которого понимать Богом и которому молиться считаю величайшим кощунством.» — там же, с. 215. Комментаторы речи Алексия II демонстрируют далее либо свое невежество и ограниченность, либо преднамеренную ложь: «Здесь уместно заметить, что с древне-библейскими пророчествами о Христе Л.Н.Толстой ознакомился при помощи московского раввина Минора. Неудивительно, что толкования библейских текстов были сделаны не в духе христианского учения, а так, как они содержатся в Талмуде.»

Но то, что сказал Л.Н.Толстой, ближе к Корану и во многом в согласии с Учением Ислама и противно ветхозаветно-талмудическому иудаизму, поскольку в иудейском вероучении Иисус, через которого Бог явил людям Его Благую весть, — колдун, чернокнижник. Лгут комментаторы речи Алексия II умышленно или по невежеству, эта ложь — знамение выпадения и их, и отлучавших Л.Н.Толстого от церкви, из Святодуховности, даруемой Богом вне догматики и ритуалов.

* * *

На какой-то ступени посвящаемому в иерархию тайн члену христианской церкви открывается в каких-то языковых формах, что ранее привычная ему “Троица-Бог” — есть по существу триединство: “мера — форма — плод”;: по существу это пантеизм — обожествление природы, Космоса, Мироздания. А еще далее, — что Бог это — Бог, Творец и Вседержитель, создавший Своим Словом это триединство и все вещи и существа в нем. Бог же “Троица” — учение, которое породили невежественные люди по суете их ложного мудрствования о Боге без знания и Откровений, но “толпа” привыкла ко лжи, и чтобы все было спокойно в обществе, — а это благо, — не следует разубеждать невежественных фанатичных людей, которые только озлобятся или психологически сломаются, если им объяснить истинное: истина же придет ко всем де со временем… И, естественно, что нет и не может быть никакого конфликта между иерархией посвященных и Богом, поскольку иерархия — хранительница среди моря невежества истинных Божьих Откровений.

Вопреки этому в народе без лишних мудрствований и посвящений говорят: “Бог троицу любит”. Кто хочет, может понимать эту поговорку в смысле любви “Бога-Троицы” к троекратным повторениям событий; но мы понимаем её прямо: в смысле выраженного русским языком основного знания народа о любви Бога к Мирозданию, существующему как триединство: “мера (предопределение) — материя — информация”. И такому пониманию отношения Бога и Троицы соответствует рисунок некоего символа, приводимый В.Шмаковым в “Священной книге Тота” (с. 66), изображенный, по его словам, на одной из стен в трапезной Троице-Сергиевой лавры.

На рисунке Отец, Сын, Св. Дух — вне Бога, но связаны и с Ним, и между собой. Подобного назначения символы оттачивались веками, и если уж Троица: Отец — Св. Дух — Сын (мера-информация-материя) — оказалась вне Бога, то это потому, что авторы символа хотели в изображении разделить Бога и Троицу; либо же Свыше им не было позволено изобразить иначе, чтобы Бог отождествился с “Троицей”. В противном случае должно признать, что декор трапезной в главной лавре России был выполнен профессиональными богомольцами по наущению духа нечистого.

Так же и православный писатель Борис Зайцев — автор многих произведений, в которых выражены жизненные идеалы православных, — в повести “Преподобный Сергий Радонежский”, основанной на исторических документах, приводит в качестве цитаты из письма преподобного Сергия князю Московскому Дмитрию Ивановичу, еще только ведущему полки на Куликово поле: «Иди, господин, иди вперед, Бог и святая Троица помогут.» (“Люди Божии”, Москва, “Советская Россия”, 1991 г., с. 393). Если Б.Зайцев не ошибся в цитировании, то преподобный Сергий Всевышнего Бога явно отделяет от Троицы, вопреки тому, что Троица по официальной догматике открытого всем экзотерического учения Православной Церкви и есть “Сам Всевышний триединый = единотроичный Бог”. То, что оборот речи «Бог и святая Троица» появился и сохранился в языке и дошел до Б.Зайцева, когда он писал повесть о Сергии; то, что православные души писателя и многих читателей не отвергли его, как догматически чуждый, еретичный, — также знаменательно.