Кабахи

Неподалеку от дуба виднелись бочки с бензином и керосином, стояла большая распряженная арба для возки снопов; тут же были брошены сломанный нож комбайнового хедера и вымазанная в мазуте цепь, а рядом, в помятом ведре, блестел, точно засахаренный мед, солидол. Вокруг валялись разбросанные как попало поломанные и отслужившие свое время части тракторов и комбайнов. В земле, прорезанной как бы небольшим окопчиком, был наскоро устроен очаг, над которым дымился огромный, на целую тушу, котел. Под котлом тлели обугленные головни и осыпался золой прогоревший жар.

Из мужчин одни, растянувшись на траве, сладко похрапывали; другие, сидя на кочке и уперев серп обухом в землю, усердно водили по нему пористым точильным камнем, то и дело смачивая сталь водой из поставленной рядом глиняной чашки. Габруа, всадив косу в землю косовищем, шаркал напильником взад-вперед по тонкому ее лезвию, да так ладно, что шорох этот, мерное «шоу-соу», колыбельной песней вливался в заросшие волосами уши сладко дремлющего Миха.

Тут же стояла маленькая ослиная тележка-двуколка удивительно искусной работы. Хозяин ее, Иа Джавахашвили, присев на оглоблю, уписывал за обе щеки свой обед; не забывал он и своего любимого осла, которому время от времени собственной рукой запихивал в пасть изрядный пук соломы вперемешку с травой.

Избалованное животное оглядывало блестящими глазами собравшихся вокруг людей, как бы желая сказать: «Смотрите, в каком я почете у моего мудрого хозяина.»

Русудан с улыбкой смерила взглядом сумку, битком набитую провизией, и вспомнила ходившие в деревне рассказы о баснословном аппетите Ии Джавахашвили.

Удивившись мимоходом тому, что сегодня и Миха вышел на работу, она спросила девушку, направлявшуюся ей навстречу:

— Где председатель? И почему здесь столько народу собралось?

Девушка взяла ее под руку и повела туда, где сидели женщины.

— Отдыхаем. Пойдем к нам, присядь, отдохни и ты немножко. Нельзя же все время гонять по жаре на дрожках — заболеешь! Жаль, что раньше не подоспела, — пропустила самое интересное. — Девушка лукаво глянула на Русудан. — Знаешь, кто приезжал?

— Кто? — спросила Русудан.

Ламара приподнялась на цыпочки, чтобы дотянуться губами до ее уха:

— Артисты. Приехали и устроили в поле концерт. Заодно и нас позвали — тех, кто работал в винограднике. Мы как раз подрезали лозы в Кондахасеули.

Русудан посмотрела с недоумением на девушку, но потом догадалась: речь, по-видимому, шла о бригаде тбилисских артистов, переезжавшей из района в район с концертами для работников полей.

Из разговоров женщин Русудан поняла, что приезжие артисты спели две-три арии, несколько песен, а потом инструктор райкома повел их в рощу, на берег Алазани.

— И председателя с собой взяли, — добавила Ламара.

Русудан тотчас же повернула назад, пересекла пожню в обратном направлении и отыскала двуколку, оставленную ею на краю участка, под большим кустом боярышника.

Вечером она решительно вошла в кабинет председателя колхоза — не спросясь и не постучавшись, чего раньше с ней никогда не бывало. Вошла — и остановилась на пороге, услышав деловитый голос дяди Нико, скрытого от нее широкой спиной сидевшего перед ним посетителя.

Девушка стояла в дверях, не зная, войти ей или подождать, пока председатель освободится. Решив, что невежливо вмешиваться в чужую беседу, а тем более — незаметно ее подслушивать, она хотела было повернуться и уйти, но тут дядя Нико, поднявшись с места, увидел ее через голову собеседника.

— Входи, дочка, что ты стоишь в дверях! — обрадовался он и, обращаясь к посетителю, пояснил:- Вот это и есть наш агроном.

Незнакомец повернулся лицом к Русудан.

Девушка вздрогнула, провела по лбу ладонью. Потом поднесла руку к вырезу платья, чуть пониже точеной шеи.

«Это он! — отдалось у нее в мозгу. — Небось успел уже рассказать, как спасал мою честь в алазанских зарослях».

Она почувствовала вдруг неприязнь к этому случайному свидетелю ее унижения, и красивое ее лицо омрачилось.

— Что с тобой, дочка?

— Ничего, дядя Нико, со мной все в порядке. Просто я сегодня целый день в поле и, должно быть, перегрелась. Да вот еще шнурок от шляпы замучил — врезается в горло.

Девушка сняла соломенную шляпу. По стройной шее рассыпались густые пряди каштановых волос.

— Не годится, дочка, столько по жаре ездить, — дядя Нико пододвинул ей стул. — Садись, отдохни, приди в себя.

Незнакомец вдруг попрощался с председателем, извинился перед Русудан и, нагнув голову, с трудом протиснулся в дверь.

Заскрипели ступени под его тяжелыми шагами. Когда шаги стихли, девушка спросила устало:

— Кто это, дядя Нико?

— Наш земляк. Здешний. Что это ты сегодня сама не своя?

— Как здешний?

— Ну да. Это деверь Нино.

— Ах вот оно что… Так это и есть деверь Нино?

— Ну да. Что же тут удивительного?

— Да ничего. Почему он вдруг убежал?

Русудан постаралась скрыть, что это ее только обрадовало.

— Не хотел, верно, мешать нашему разговору… У тебя ко мне дело? Зачем побеспокоилась?

Девушка сразу вспомнила причину, которая привела ее сюда, и, снова нахмурившись, встала.