Некоторое время спустя, а точнее ровно через год после моего поселения на улице Ботрельи, Пачи сказал, что сюда собирается переехать еще один его приятель. Мне и в голову не пришло, что этот приятель – кубинец, самое большее, я думала, кто-нибудь из его чилийских или перуанских друзей, таких же, как он, художников, которые так часто к нему приходят. Нет, ты ошибаешься, это кубинец, он недавно приехал, объявляет Пачи. Мы пошутили, что еще немного и могли бы основать Комитет по Защите Революции. Так как ты единственная женщина, то быть тебе президентом, воскликнул он, прыская со смеху. Иди ты в зад, отвечаю я, также давясь смехом. Тогда мы доверим тебе должность начальника Пограничной службы, a Cecap возьмет на себя должность начальника Сухопутных войск. И не говори больше, что вот-вот покончишь с собой от ностальгии, жалким голосочком пропищал Пачи, держась руками за живот и закатывая глазки. Перестань, а то я описаюсь.
Нового кубинца звали Самуэль. Его пригласили погостить во Францию друзья-музыканты, но он подумал, чего глупить, и остался совсем. А чем он занимается? – спросила я без особого интереса. Что-то с кино, кажется, он редактор, или, как здесь говорят, монтажер. Ага, прошептала я, еще одна интеллектуальная проститутка. Нет, совсем нет, это сверхделикатный и простодушный человек. Пачи не скупился на самые замечательные отзывы о нем. И как давно ты с ним знаком? Два дня. Ну-ну, нас не изменишь, мы – сама поспешность, торопыги о двух ногах, думала я, готовя пойло из кофейного пакетика, частичка того, что продается на талоны у нас в магазинах, мама Пачи присылала пакетики с Того Острова, чтобы ее сын не забывал: там даже кофе порядочная гадость. Пачи продолжал пить такой кофе не из патриотических чувств, а потому что его желудок настолько привык ко всякой мерзости, что не воспринимал качественного кофе – понос пробирал.