Читаем Как быть двумя полностью

Как быть двумя

Али Смит

Единственная строчка, которая нам вообще не понадобится, — и ты хочешь, чтобы я перевела ее первой? спрашивает Джордж.

А мне просто интересно услышать, как это будет на латинском, говорит Эйч.

Она улыбается шире и по-прежнему отводит глаза. Она сидит на полу.

Ждет.

Ладно, говорит Джордж. Но можно я сначала у тебя кое-что спрошу?

Ага, говорит Эйч.

Это — гипотетично, говорит Джордж.

Гипотеза — это вроде такое, что под кожу колют? говорит Эйч. Я, помнится, падала в обморок всякий раз, как видела иголку…

Джордж встает с кресла матери и садится на полу напротив Эйч, тоже скрестив ноги.

А если я скажу, что мою мать, когда она была жива, мониторили? произносит она.

Это ты насчет здоровья или как? недоумевает Эйч. Или про диету?

Джордж понижает голос, потому что отец не любит, когда она об этом говорит, она сама себе это придумала для развлечения — а как ты думаешь, что я от этих слов чувствую, Джордж? Ну а ты это себе тоже придумываешь, чтобы отвлечься от мыслей о ее смерти. Она была как подросток. А ты и есть подросток. Ну посмотри на вещи трезво. Ни Интерпол, ни MI5, MI6 или MI7 твоя мать не интересовала. Он конкретно ее поучал, запрещал говорить об этом, а когда Джордж случалось обмолвиться, просто голову терял, хотя обычно был пристыженно ласковым, как почти все после потери близкого человека.

Эти люди, ну, ты понимаешь… Как по телевизору, поясняет Джордж. Только не совсем так, как по телевизору, — не было ни бомб, ни стрельбы, ни пыток, ничего такого, просто был себе человек. И была слежка за ним.

А, говорит Эйч. Вот, значит, как мониторили.

Если я такое скажу, говорит Джордж, ты будешь считать, что у меня галлюцинации, паранойя и что меня надо в больницу упрятать?

Эйч задумывается. Потом кивает.

Будешь считать? спрашивает Джордж.

Что ты не совсем от мира сего, говорит Эйч.

В груди у Джордж что-то обрывается. Но это — облегчение, в конце концов такое облегчение, когда и больно, и по-настоящему свободно.

Эйч продолжает.

Скорее всего, твою мать минотаврили, говорит она.

Я не шучу! произносит Джордж.

Так и я не шучу, говорит Эйч. Я о том, что мы в далеко не мифические времена живем. Мы себе живем, а полиция, например, обязательно будет минотаврить человека, убийство сына которого расследует, или пресса минотаврит известных, да хоть бы и уже мертвых людей, чтобы из них деньги тянуть.

Ха! говорит Джордж.

Я не о том, что власть может минотаврить нас, говорит Эйч. То есть наша власть. Возможно, там, где демократии меньше, цивилизация так уж и окончательно плоха, но и они со своими гражданами творят такое. Но все-таки про нас. Я что хочу сказать: они минотаврят тех, о ком хотят все знать. А вот обычных людей не минотаврят ни через мэйлы, ни через мобильники, ни через игры, в которые они играют на телефоне. Не так, как это делается в магазинах, где мы что-то постоянно покупаем. Ты в плену иллюзий, ты ненормальная. Минотавра нет. Это миф. А твоя мать — она какая была? Такая себе, целиком политизированная? Из тех, кто за деньги печатает всякое в газетах? И занималась незаконной деятельностью в инете? Зачем ее кому-то мониторить?.. Я думаю, эти твои фантазии — они опасны. Надо, чтобы тебя саму кто-нибудь мониторил.

Она поднимает глаза.

Я этим займусь, говорит Эйч. Я бы на твоем месте об этом позаботилась.

Если бы я была на твоем месте… произносит про себя Джордж.

Я бы тебя бесплатно минотаврила, продолжает Эйч.

Она весело смотрит прямо в глаза Джордж.

Или, может, если бы ты была на моем месте, думает Джордж.

Она ложится навзничь на ковер в кабинете. Мать купила его в антикварной лавочке на Милл-роуд. Да какой там антикварной — фактически, у старьевщиков.

Эйч ложится рядом, и их головы оказываются на одном уровне.

Девочки смотрят в потолок.

Доктор, дело в том, что… говорит Эйч.

Джордж слышит ее из дальней дали, где она вспоминает о том, как мать объясняла ей, чем антиквариат отличается от старой рухляди.

У меня такая потребность, наконец произносит Эйч.