Как я училась быть любимой

Сашенька заплакала, а я абсолютно деморализованная, отправилась за мячом. Доставая его, я обожгла ноги о крапиву. Не то от боли, не то от оскорбления, нанесённого ни за что ни про что, я заплакала. Возвращаясь, вдобавок наступила в глубокую лужу, не высохшую после недавнего дождя. По краям лужи, свисала комьями грязь, и это натолкнуло меня на мысль о мщении.

Застопорившись возле лужи, я положила мяч на траву, и нагнулась. Грязь была знатная. Отломив один кусок, начала методично, как заводная, пулять комками грязи в противников. Сколько времени продолжалась моя бомбардировка, не знаю, я видела лишь грязь и слепящие лучи солнца. Остановил меня не вполне трезвый мужик синий от татуировок, украшающих всё тело:

– Хорош, детё напугаешь.

Это подействовало на меня отрезвляюще, и я, наконец, смогла обозреть поле битвы. Всё вокруг смолкло. Поверженные вороги, с ног до головы были забросаны противной жижей. От импровизированного стола, не осталось и следа. Собственно я выглядела не лучше деморализованных неприятелей. Руки, ноги, купальник также были забрызганы. Очки я потеряла в пылу битвы, волосы торчали в разные стороны.

Когда я гордо прошествовала мимо обстрелянных супостатов, тётка попыталась, было открыть рот, но я, подойдя вплотную тяжело дыша и дрожа, прошипела:

– Ещё вякнешь, убью. Поняла?

Возможно, мой вид, тон которым я пообещала осуществить расправу, заставили поверить в серьёзность моих намерений, и злющая тётка закрыла пасть.

Я нырнула в речку, и поплыла. Холодная вода полностью охладила мой пыл. Доплыв до середины, я перевернулась на спину и легла на воду. Думать и двигаться не хотелось. Когда выбралась на берег, каждый уже занимался своим делом. Сладкая парочка испарилась, словно их и не было. Я плюхнулась на полотенце, стуча зубами то ли от холода, то ли от чрезвычайного душевного волнения. Подбежала Сашенька и молча уселась подле. Но девочка не могла долго безмолвствовать и потому через минуту шёпотом произнесла:

– Тётя Света, я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю, – в тон девочке ответила я.

Она наклонилась ко мне, и чмокнула в затылок. Эта милая детская благодарность вызвала в моей душе бурю эмоций, и, обмякнув, я разразилась рыданиями. Сашенька, лишь гладила меня по голове, и приговаривала:

– Не плачь, миленькая, ну не плачь. Всё хорошо же, правда? Не плачь, а то я тоже заплачу.

Она долго уговаривала меня, но слова её вызывали лишь новые потоки слёз. Устав от безрезультатных попыток, она применила последнее успокоительное средство:

– Ты скоро женишься, правда, правда. И вовсе ты не толстая, а просто пухленькая. Это красиво. А тётка жирная и тебе позавидовала. Женихи таких любят. Мой папа, ругает маму, за то, что она худая, и говорит, что женщина должна быть как подушка, тёплая и мягкая. Ты ведь мягкая и поэтому скоро женишься.

Мне стало хорошо от нехитрой детской ласки. Я села, и желая подыграть ей, спросила:

– Ты и вправду думаешь, что я скоро жениха себе найду?

– Конечно, – откликнулась девочка, обрадованная моей перемене настроения, – найдёшь, самого лучшего. Тебя мама научит. Она быстро женихов находит. Вот и сегодня, сказала тебе, что по делам едет, а нас до твоего дома, вёз дядя Слава на своей машине. Они к нему на дачу поехали, шашлыки жарить.

Новость была неожиданной. Моя разлюбезная подруга, обычно дожидалась развода, а уж затем отправлялась на поиски новой любви. На этот раз, судя по всему, дело обстояло иначе. Лёля продолжала жить с Алексеем отцом Сашеньки. Тот факт, что она отправилась на дачу с неведомым мне дядей Славой, говорил о том, что подруга решила сменить тактику.

– Вероятно, дядя Слава сослуживец твоей мамы и они поехали по делам, – неискусно попыталась переубедить я Сашеньку.

– Нет, ты не понимаешь, мама поссорилась с папой, папа пришёл ипимши, она набросилась, била его по спине и кричала: «Ненавижу! Гад проклятый! Всю душу вымотал»! А папа руками закрыл голову, и всё время спрашивал: «А что я сделал-то? Что я сделал?»

У Сашеньки несомненный актёрский талант. Она точно передаёт не только интонацию, но и физические особенности людей. Вот и сейчас, рассказывая о семейном скандале, она гневно трясла кулачками, опуская их на голову провинившегося супруга, и тут же прикрывая голову руками, оправдывалась как отец. Я чуть не расхохоталась, оттого насколько точно были изображены персонажи. Но вслух произнесла:

– Сашунь, только не надо рассказывать всем подряд, что мама уехала с дядей Славой, и побила папу. Хорошо?

– Я не всем подряд. Только тебе, да ещё в садике девчонкам. Да ещё бабушке Марии. Во дворе тёте Клаве и Евгению Борисычу.

– Кто такой Евгений Борисович?

– Дворник наш.

– Ну вот видишь, ты всем выболтала! – воскликнула я. И когда ты всё успеваешь?

– А что, они ведь никому не расскажут. Бабушка Мария пожалела меня и сказала, что родители плохие. Девчонки хохотали, тётя Клава всё время охала, и сама расспрашивала меня. Только Евгений Борисыч ничего не сказал.

– Почему?

– Он немой. Он только ходит и улыбается, да ещё нам конфетки раздаёт. Он добрый, точно никому не расскажет! – успокоила меня Саша.