Как мы не стали бандой

В самом начале романа они взяли друг с друга слово: то, что происходит между ними, не является препятствием для похождений на стороне. Однако первые два года Стас и не думал смотреть куда-либо, делая исключения только для Карины, все-таки законная жена. Благо много и не требовалось. После промежуточного и неудачного предложения руки и сердца Линькович крайне удачно сходил в уровневый московский стрип-клуб, где разложил по трусам не меньше десятки зелени. Так и пошло, но, правда, Стас крайне тщательно следил за здоровьем.

В Стамбуле Яна призналась, что у нее никого больше не было, хотя «упущенные возможности так и болтаются перед глазами». Линьковичу стало стыдно, и гульбу свою он поумерил. Но не прекратил.

…Шкаф у входа шевельнулся. Из двери выглянул Феодосий, приветственно махнул рукой, заходи, мол.

Стас рассчитывал на разговор тет-а-тет, но в кабинете сидел какой-то молодой парень в подчеркнуто дорогом костюме.

Принесли кофе, для Линьковича уже третью чашку. Закурили: Феодосий сигарету, а Стас и Александр — так звали парня — сигары.

— Ну что, ребятушки, настало время познакомить вас и раскладец некий новый зафиксировать. Вот Стас, гордость наша, придумал схему отличную, которая много пользы и денег принесет. В схеме этой есть важная штука, управляющая компания, которая всем шевелит, так вот Александр этой компанией и займется, а ты, Стас, поможешь ему, ну и я присмотрю, по мере сил своих.

Линьковича последний раз били в сибирском городе имени сержанта Белова (тот теперь дорос до замначальника ГУВД и пил не водку, а хорощий виски, возможно, той же марки «изъятое»). И то досталось ребрам. Теперь он понял, что такое, когда с размаха врезают по физиономии.

— Понимаю, Стас, что ты немного не ожидал, что так, я вот, дурак, не успел проговорить с тобой, так всё дела, заботы, хлопоты разные, вот, вижу, ты сигару даже свою забыл, так удивился. Ну ладно, свои ведь люди, придумаем, как чего, обиженных не будет, точно говорю.

Стас затянулся сигарой, как сигаретой, потом еще раз. Все вокруг чуть плыло. Его кинули. Непонятно почему, непонятно зачем. Что делать, особенно в ближайшие пять минут, тоже было неясно.

— Ну, в общем, мы сейчас обедом хорошим все это дело закрепим. Саша, проходи в залу, а я Станиславу, гордости нашей, пару слов скажу.

Молодой вышел. Феодосий прошелся по кабинету и сел напротив Линьковича.

— У того, что сейчас произошло, есть два, парень, объяснения. Первое — юноша этот не просто так, он и сын хороших людей, но главное — его жена, она дочка, — тут Феодосий, чуть не стукнувшись носом о нос Стаса, шепнул фамилию. Оставалось признать: да, родство серьезное, не попрешь против такого. — Ты понимаешь, он может решить все проблемы за родственным столом, почти в каждый кабинет зайдет, а куда не заскочит, то туда и пригласить могут, в общем, перспективный парень, он когда женился, мы даже поверить не могли, что такое случается.

— Смычка города и деревни, — попробовал пошутить Линькович.

— Но это только первое обстоятельство, а есть и второе, — Феодосий снова встал и, пройдясь по кабинету, сел на подоконник.

— Ты чего-то решил, что твое это дело, схема твоя — она ж не для всех, для тебя она, а это уже неправильно, это уже почти крысятничество, нет, помолчи… Послушай, я знаю, что ты не крысил, наказания не будет, но и на запасном пути тебе постоять придется, мудрости набираться.

Следующие дни Стас вводил Александра в курс дела (мажор был неглуп и, оценив мощь схемы, проникся к старшему товарищу уважением). Линьковича тем временем назначили первым вице-президентом банка, в котором он некогда познакомился с Феодосием.

Стас понимал, что со своей точки зрения Лакринский был абсолютно прав. И если бы ему в руки попал листок с наброском увода большей части бизнеса в офшор, лично подконтрольный Стасу, то автор схемы не зажился бы. Но только что изготовленный набросок Линькович, полюбовавшись изяществом решения, тут же сжег в домашней пепельнице.

Мудрость поступка он оценил, когда, сунувшись зачем-то в ящик стола, где всегда лежали личные документы, не нашел ни одного из двух загранпаспортов.

Последние бумаги были оформлены в середине июля. У нотариуса сломался принтер, и, пока несли новый, пока подключали, дело затянулось до семи вечера. Попрощавшись с мажором и его охранником, Линькович решил пройтись. Офис нотариуса располагался на задворках Госдумы. Линькович вывернул на Тверскую и подумал, что, наверное, надо поесть, например, в каком-нибудь кафе в Камергерском или дойти до «Ватрушки». Народу на улице оказалось неожиданно много, причем в основном молодежи. Вела она себя непонятно почему агрессивно. Стас взглядом знатока оценил юную статную брюнетку, которая, вздев сжатый кулак, выкрикивала что-то гневное. Сначала Линькович подумал, что она зовет такси, но орали вокруг все.

«Навальный! Путин — вор! Навальному — свободу!» — доносилось со всех сторон.