Как на Дерибасовской угол Ришельевской

При такой крамоле Луполовер аж подскочил на месте, тем более, машина влетела в колдобину. А водитель, не обращая внимания на поведение пассажира, продолжал вертеть руль по городу.

— Время стремится за полдень, жара спускается ниже и тяжелые кроны деревьев отбрасывают маслянистые тени друг на друга, — вдохновенно нес лысый, — время неумолимо. Оно торопит нас, напоминает о себе. Нужно спешить. Ведь скоро наступит четырнадцать часов. Раньше все было с одиннадцати. Поэтому теперь «Шипр» на вес дихлофоса. И давайте в отличие от других не торопиться, потому что нас и так пьянит неповторимый воздух Одессы, сбитый в своеобразный коктейль морским и степным ветром с примесью аромата двигателя от моей машины, которую списывали уже два раза. Куда еще, папаша? Сюда, туда и обратно? Хотите на поселок Котовского или Таирова? Вы знаете, чем они отличаются друг от друга? Так этого не понимают даже профессиональные архитекторы. Тем более вечером, когда вспыхивают неоновые огоньки и глаза девушек у кабаков. Зато на дорогах начинается экономная экономика электроэнергии за счет жизни и здоровья водителей. Это там, где вы едете, из-за небоскребов не видно луны. А у нас это светило по ночам только и подсказывает насчет ям по дорогам. Особенно красива луна ночью над морем, а ее дорожка ложится прямо под ноги купальщиков в форменной одежде. Но когда город засыпает, продолжает работать порт и веселые девушки забегают в гостеприимно открытые двери «комет»… А вот и ваш дом с остановкой десятого трамвая. Где еще услышишь такое, ради чего в него все садятся…

Луполовер подумал про себя, что этот таксист — очень смелый человек. Говорить такое первому встречному, даже если он уезжает. Наверняка, вот такие отважные ребята, как этот парень, в свое свободное время прорезали дырку на гигантском портрете дорогого и тогда живого Леонида Ильича перед въездом в город. Вечером Леонид Ильич улыбался с плаката просто так, а утром в уголке рта появилась прорезь со свисающей из нее лентой сосисок.

Растроганный этим воспоминанием и прощанием с любимым городом Луполовер расплатился с таксистом.

— Папаша, тут немного больше, чем мы договаривались, — заметил на прощание водитель.

— Это за музыкальное оформление, — пояснил Луполовер, подхватив работу Сурикова.

Генрих Эммануилович увидел, как от его дома отходит десятый номер трамвая в том направлении, откуда Луполовер приехал на такси. Трамвай словно уходил в прошлое. В давно прожитое. Туда, к чему нельзя будет вернуться даже при очень большом желании ни за какие деньги. А трамвай уходил все дальше с веселым постукиванием на стыках рельс и превращался в маленькую красноватую точку. Луполовер смотрел ему вслед, будто этот трамвай был последней ниточкой, связующей его память со старым и вечно молодым городом. И когда красная точка исчезла, память куда-то ушла, уступив место простой ностальгии. «Это здесь, — подумал будущий беженец Луполовер, выходя из машины, — а что же будет там?»

— Дай вам Бог и дальше, — заметил на прощание таксист. Он вовсе не был смелым человеком и нес всякую крамолу потому, что согласился стать сексотом только из-за желания говорить, как думает. Ему позволялись любые высказывания, лишь бы работа была продуктивной. На пассажира с пакетом водитель пока не думал доносить, потому что он всю дорогу молчал, а за то, что старикан уезжает — это знают и без подсказок таксиста. Хотя иди знай, может у него в той парусине зашиты журналы «Посев». Надо таки-да капнуть…

Водитель до того задумался, что даже не выяснял как ему проехать до Советской Армии. Дорогу ему не спеша пересекала такая же задумчивая, каким стал он сам. Таксист едва успел сбросить ногу с газа на педаль тормоза.

— Куда ты лезешь, дура, — орал он на девушку, пуская лысиной солнечные зайчики из окна, — машина же не трахает, а давит, чего тебе под нее захотелось?

Девушка спокойно посмотрела на водителя и глубокомысленно заметила:

— Так как вы трахаете, так лучше дави.

И пошла дальше. От такой наглости таксист долго не закрывал рот и совершенно позабыл, что собирался настучать на предателя родины с подозрительным сверткой.

* * *

Довольный погодой и самим собой Эксперт вылез из очередного общественного туалета и не спеша дышал по дороге домой почти тем же воздухом, но без привкуса хлорки. Не нужно думать, что искусствовед все свое свободное время посвящал изучению сортирной живописи. Общественные туалеты он посещал сугубо по делу. Хотя, если во всем мире ученые не перестают шлендрать по пещерам, где первобытные люди изображали на стенах свои заветные желания, так и нашим специалистам по изобразительному искусству было бы не хило защитить навалом докторских диссертаций по тому же поводу. И опять же в общественном месте.