Как тебе такое, Iron Mask?

– А это твой минивэн? «Фольксваген»?

– А?

– Хиппи-бас. Ну вон же. Чей? Во дворе стоит?

– А-а, это Акима.

– Кого?!

– Ты что, не слышал? А еще в европах живешь. – Отец усмехнулся и жестом пригласил к столу. – Это известный современный художник, как это, акционист. Его в России мало знают, а за границей очень популярен… Да… Такой специфический мужичонка, с бородой, на бомжа похож… Он много всякого хлама натащил, вот таких «фольксвагенов» у него было два, второй прямо раскрашенный – под хохлому…

Отец так радостно это рассказывал – и так торопливо они чокнулись, без тоста, – и так быстро заглотил водку, как будто боялся свернуть с третьестепенной темы и хоть на секунду замолчать.

– …Он когда покупал квартиру здесь, ему сначала не хотели продавать. Ну ты понимаешь, это дом управделами, тут люди непростые, ну всякие народные артисты, конечно, тоже есть… Но они спокойные, а от этого – непонятно, чего ждать. Так что тут была целая дискуссия, прежде чем…

– Ладно, давай не будем о нем.

Отец замолчал. Разлил по второй. Это все-таки вползало – сначала как пауза.

Они сидели над рюмками, смотрели друг на друга, и это уже невозможно.

– Папа, что происходит?

– Ко мне приехал любимый сын.

Отец так смущенно хихикнул на «любимом сыне», что вышло тем более фальшиво.

– Ты же знаешь, что я не об этом.

Отец помолчал и будто передумал пить.

– Нас все предали.

Вот оно. Алекс не верил, что это происходит. Они все-таки разговаривают. После бесконечного московского зазеркалья казалось, что сон – вот это, а не все то.

– Предали в чем?

– Это долгая история. – Отец вздохнул, скорбно закатил глаза и показал заодно в потолок – в один угол и в другой.

– Может быть, выйдем в подъезд? – неуверенно предложил Алекс, перед этим медленно и долго вспоминая, есть ли здесь балкон. Но на балконе должно быть дико холодно.

– Уже не имеет значения. Выпьем за встречу?

А за что пили в первый раз?..

Пошло как-то тяжело, Алекс вспомнил про отравление и про то, что давно ничего не ел, и взялся за семгу.

Разговор не клеился совсем.

– А я живу с парнем.

Алекс сам не знал, зачем это выпалил. Видимо, это как взорвать плотину.

Отец невозмутимо раскладывал по тарелке финскую колбасную нарезку. По тому, как он неловко вскрывал ножом упаковку с неправильного конца, было видно, что повседневно он не имеет никаких дел с едой.

Плотина не взорвалась, а может, как раз взорвалась.

– То есть ты так и будешь молчать?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты будешь делать вид, что ничего не услышал.

Это не вопрос, а утверждение: Алекс понял, что ничего не меняется. Он откинулся на спинку стула. Все оказалось только иллюзией. Превращения отца в человека.

– Ну а что я должен сказать. Я очень рад, что у тебя все хорошо.

Ответ, в общем, был лукавый, если разбираться на трезвую голову, но Алекс почти обрадовался, как ребенок.

– И ты не будешь орать, что это ненормально и так далее?

– А я когда-то орал?

Отец разливал водку. Очередной тупик.

После того как выпили, Алекс тяжело задумался, но отец вдруг заговорил об этом сам.

– Ничего. Мы все ошибаемся. Я думал, что это плохо. Мы все так думали. Что это какая-то угроза, что ли. Угроза для нашей русской цивилизации…

Это, конечно, десятое издание всей той геополитической пурги, о которой Алекс успел благополучно забыть, как и слово servelat, но сейчас он только кивал, зажевывая. Он научился великодушию.

– Не это угроза. Это как раз близко… к традиционной форме, что ли. В конце концов, какая разница – мальчик с девочкой, мальчик с мальчиком? Если создается семья, если люди готовы, ну, строить здоровую ячейку общества, что ли… Если так выражаться…

Но Алекс офигевал слегка. Он все же отвык от этого советского naphthalene.

– …Сейчас ведь как? Вот в Японии. Я репортаж смотрел. Там власти, общество воем воют, потому что молодежи уже ничего не нужно – ни семьи, ни отношений. Ни мальчикам с мальчиками, ни девочкам с девочками… Им там даже уже секс не нужен. Они нанимают специальных девчонок, чтобы, там, сходить в кино или в ресторан. Просто где-то посидеть. Или поспать в обнимку. Да-да! Такое тоже есть! – оживлялся отец; Алекс и забыл, или не знал, что «секс» он произносит через мягкое «с», ужасно, как «сервелат». – Это не секс, не что-то такое… Просто лежат и спят. А высшее проявление нежности у них знаешь что? Знаешь, какая услуга?

Алекс уже не сомневался, что сейчас услышит какую-нибудь мерзость, но это даже любопытно.

– Когда она чистит ему уши! То есть парень приходит в такой бордель не бордель, лежит и балдеет, как кот, а эта девчонка нанятая сидит и ватной палочкой, натурально, чистит ему уши. Прямо показывали! Наши сюжет с японского телевидения перевели…

Иногда пещерность отца умиляла – если не начинать думать, что из этих пещерностей складывалась, как из кирпичиков, политика государства, и вот она уже не так невинно била по башке многих живых людей. Но сейчас, когда отец был отключен от творения этой политики (похоже – все-таки – да), этому – безобидному – можно было и усмехнуться.

– …Вот от этого мы пытались спасти страну.

– От чистки ушей?