Каким был для меня XX век. Российский посол в отставке вспоминает и размышляет

Работая потом в Сингапуре, я не раз с благодарностью вспоминал англичан, их нравы и законы. Мой английский опыт весьма мне пригодился, поскольку за полтора столетия, прошедшие со времени первого английского губернатора Сингапура сэра Роберта Станфорда Рафлза, английские привычки и порядки были глубоко внедрены в сингапурскую жизнь. А бессменный руководитель и созидатель независимого Сингапура Ли Куан Ю на протяжении десятков лет еще более цементировал такой во многом английский уклад общества, хотя и с очень яркими китайско-малайско-индусскими чертами. Но китайские явно доминировали. Не случайно Сингапур рекламировал себя как «мгновенный Китай» — подобно «Instant coffee» или «Instant English».

Работать в Сингапуре, куда я прибыл в 1984 году, было очень интересно. После шести лет размеренной работы в центральном аппарате МИДа у меня порой возникало чувство, что я после пешей прогулки попал в автомобиль, который несется по сложной, но обустроенной всякими указателями и флажками трассе. Все в движении, все чем-то заняты.

В правительстве страны, население которой тогда составляло 2,7 миллиона человек, работало минимальное число министров, и ни один не сидел без дела; небольшой однопалатный парламент заседал лишь по необходимости время от времени; совсем невелик был аппарат МИДа, как мало было чиновников вообще. Но. при этом — мощная государственная организация по развитию торговли, четыре торговых палаты, громадные выставочные комплексы.

У министров и чиновников высокие оклады, не меньшие, чем у крупных специалистов в частном секторе экономики. На моей памяти было лишь два-три случая коррупции, которые после разоблачения навлекли такой позор на виновных, что один из них, министр, наложил на себя руки.

Иностранных послов, как и сингапурских министров, в этой стране интересуют прежде всего торговля, финансовые операции, инвестиции, экономические проекты. Поэтому послания советского руководства по проблемам разоружения и европейской безопасности, рассылавшиеся циркуляром нашим послам для передачи руководству страны, с трудом вписывались в менталитет сингапурцев.

Дипломатические правила и протокол в Сингапуре упрощены и подверстаны под ускоренный ритм жизни. Послания приходилось передавать через секретарей, а пояснения делать скороговоркой за пять минут, отловив министра на какой-либо церемонии или приеме. Важная деловая беседа в МИДе ограничивалась десятком минут и начиналась еще до того, как собеседники усаживались в кресла. А самая серьезная «протокольная одежда» — белая рубашка с длинными рукавами и галстуком.

После Лондона все казалось мне в новинку, но освоиться было нетрудно.

Совсем иная атмосфера царила в Индонезии куда я прибыл в 1987 году. Это назначение было для меня неожиданным, я не знал индонезийский язык, тогда как на нашей дипломатической службе было много высококлассных знатоков Индонезии. Безмерно благодарен моим коллегам, особенно В. А. Селезневу, наставлявших меня терпеливо на первых порах.

Размеренная неторопливая жизнь индонезийцев заставила меня после «мгновенного» Сингапура вспомнить о мудрости «восточного поведения» И. Ф. Шпедько, уже покойного, работавшего последние годы на посту посла в Индонезии. Я еще мог видеть на некоторых бумагах его пометки.

Церемонии и встречи в Индонезии проходили не спеша и с частыми опозданиями, а беседы никто не торопился начинать сразу по делу. Что ж, все зависит от места, времени и разумного понимания обстоятельств.

Постепенно я привыкал к менталитету индонезийцев. В то же время открытость страны внешнему миру быстро меняла традиционный уклад жизни, особенно в столице и других крупных центрах. На английском, а иногда французском языках я мог содержательно побеседовать со многими лицами во власти, а мои вымученные фразы на индонезийском, на которых я мог продержаться не более пяти минут, вызывали великодушные улыбки и часто служили хорошим вступлением к серьезному разговору. Индонезийские министры, генералы, дипломаты, журналисты хорошо владели английским и охотно вели беседы на нем, подчеркивая этим свое образование и светскость.

Я заострил внимание на роли английского языка потому, что уже в конце ушедшего века он стал бесспорным лидером в мировом общении. Многие общепринятые понятия формировались на основе этого языка, который способен точно и недвусмысленно выразить мысль. По этой причине, как я нередко наблюдал, два собеседника, даже зная родной язык друг друга, часто предпочитали вести ответственный разговор на «нейтральном», третьем, языке — английском.

Другое мое наблюдение, возможно, небесспорно, но все равно хотел бы высказать его. Участвуя в ряде бесед в Лондоне посла Смирновского с англичанами, я видел, что его прекрасное знание английского и англичан, его умение вжиться в саму их натуру и вести себя подобно им имело нередко результатом настороженность и охлаждение со стороны собеседников. Наверное, беседуя с чужестранцем, мы все же должны сохранять свою самодостаточность, иначе может возникнуть ощущение фальши.