Для того, чтобы малыш появился на свет, нужны были силы, и Палый Лист с трудом впихивал в себя противную тюремную еду, которая, несмотря на свой вкус, была всё-таки сколько-нибудь питательна. Палый Лист заставил себя двигаться, следить за собой и поддерживать в порядке одежду и волосы настолько, насколько это было возможно. Он подолгу разговаривал с малышом – говорил, какой он красивый и хороший, что у него самый замечательный на свете татта, что его любят и ждут. Следившие за камерой тюремщики стали даже испытывать к заключённому некоторую жалость – они решили, что красивый знатный юноша тронулся умом из-за жестоких условий заключения. Не все Гортаны имели каменное сердце, к тому же Палый Лист даже в таком жалком положении выглядел красивым и невинным, что несколько тюремщиков засомневались в анонимном доносе. Но они были мелкой сошкой среди жрецов и сделать что-либо для оправдания юноши просто не могли. Но один из тюремщиков принёс в камеру два старых, но довольно прочных и тёплых одеяла, второй стал добавлять в отвратительную бурду кусочки мяса и немного фруктов, а третий, полукровка-Фаэр, воспитанный жрецами, по ночам водил Палого Листа в купальню, чтобы тот мог немного помыться в тёплой воде. К тому же этот тюремщик принёс юноше смену белья и тёплую рубашку – сам-то юноша отправился в темницу буквально в том, в чём был, и первое время ужасно мёрз в холодном сыром каземате.
Что характерно, все трое делали это совершенно безвозмездно, ничего не требуя взамен, за что несчастный заключённый был им искренне благодарен.
Благодаря этой небольшой помощи Палый Лист стал выглядеть и чувствовать себя лучше. Конечно, постоянная слабость никуда не делась, но она стала хотя бы переносимой. Юноша и не догадывался, что будь с ним любящий супруг, всё было бы гораздо легче, а так малыш был вынужден использовать только его энергию и дар.
Так продолжалось два месяца. Палого Листа бросили в темницу и словно бы забыли о нём. Он и не догадывался, что это была обычная тактика жрецов – отправить жертву в невыносимые условия, дать испытать ужас и отчаяние, а уже потом, «дозревшей», вызывать на допрос, чтобы притворным сочувствием и ласковыми словами заставить признаться в несуществующих преступлениях и оговорить других. Обычно с неопытными юношами его возраста такая тактика сбоев не давала, не заставляя жрецов прибегать к особым методам допроса – так они скромно именовали пытки. Нет, жрецы Небесной Благодати не были садистами и особые методы допроса применяли с неохотой, сокрушаясь и скорбя о закосневшем в своих заблуждениях еретике. Мало кто мог выдержать особые методы и не сломаться, а уж кто не ломался – для тех существовала Ловушка Заблудших, за крепкими стенами которой нераскаянный еретик исчезал навсегда.
Да, Палый Лист ничего не знал о методах добрейших жрецов, но он понимал, что просто так его никто не отпустит, и томился неизвестностью, единственной его отдушиной были разговоры с неродившимся малышом. Он чувствовал любовь крошечного существа, и это помогало ему держаться.
Ровно два месяца спустя после ареста двери камеры Палого Листа разомкнулись, и вошедший тюремщик сказал:
- Собирайся. Тебя желает видеть брат Иммаир. Расскажешь ему о своих заблуждениях.
Палый Лист молча последовал за тюремщиком. У него было такое чувство, что его уже ведут на казнь. Он ожидал чего угодно – брани, пыток, насилия… Но только не того, что увидел.
Тюремщик помог ему подняться по высокой крутой лестнице, и впервые за два месяца Палый Лист оказался в чистой просторной комнате, которую ярко освещали солнечные лучи. Под ногами его оказался мягкий пёстрый ковёр, тюремщик подвёл его к удобному креслу и довольно мягко усадил в него. Кресло стояло напротив большого стола, за которым, в таком же кресле сидел добродушного вида ещё молодой Гортан с длинными волосами, собранными в хвост и пронзительными умными глазами, полускрытыми стёклами круглых очков. Гортан был одет в тёмно-синюю мантию с белой опушкой и белым же капюшоном, сейчас откинутым назад, на груди его, на золотой толстой цепочке висел разделённый круг, перечёркнутый молнией – символ жрецов Небесной Благодати, посвятившим свою жизнь не молитвам, а борьбе с ересью.
На столе не было ни плетей, ни игл, ни каких-либо атрибутов, с которыми братья-жрецы при случае управлялись весьма ловко, наставляя еретиков на путь истинный, зато стояла ваза с фруктами, кувшин со свежесваренным бодрящим напитком совершенно удивительного аромата и несколько тарелочек с сырными лепёшками, печеньем и пирожками.
Палый Лист сразу же понял, что перед ним не простой жрец-дознаватель, а кто-то из высших чинов, и испугался. Неужели его преступление в глазах жрецов столь велико? Или такой странный приём обозначает, что жрецы решили объявить его невиновным?
- Здравствуй, заблудшее дитя, - сказал жрец. – Меня зовут брат Иммаир, а ты ведь у нас…?
И он назвал Палого Листа по имени.