Караван-сарай

На следующее утро Мари, приехавшая в Экс вечерним поездом, проснулась в своём номере отеля «Дюны». Шёлковые занавеси пропускали в комнату лучи солнца, которые успокоили и приободрили её. К одиннадцати она поднялась и присела к туалетному столику; длинный пеньюар белого шёлка окутывал тело ниспадающими складками, по плечам струились распущенные волосы – её любовник не терпел нынешней моды на короткие стрижки.

Мари ждала Пьера точно в бреду: хотелось решить всё, бросив монету, но приговор судьбы страшил её, и она заключила, что разумней будет довериться вердикту супруга, если, паче чаяния, Поль-Поль приедет вовремя.

Но первым в комнату всё-таки вошёл Пьер, и Мари, стряхнув оцепенение, подняла голову. На несколько мгновений, что разделили его появление и их объятья, её охватил ужас. Он был бледен, в движениях уже не чувствовалась былая бесхитростная непринуждённость; целый день, проведённый подле любовницы накануне, придал ему властность супруга – ей же она претила, – да и потом, воспоминание, то самое воспоминание нависало над ними немой угрозой…

– Всё получилось? – спросила она резко.

После минутного колебания, точно прислушиваясь к тем словам, что он жаждал от неё услышать, Пьер наконец взглянул на любовницу – но напрямую не ответил.

– Тебе не интересно, заходил ли кто-нибудь утром? – подсказал он мягко.

– А что, был кто-то?

– Да.

– Ну говори тогда.

Она подумала о Поль-Поле.

Он опустил глаза – но только затем, чтобы лучше её рассмотреть:

– Некая дама.

– Что, имени у неё нет?

– Она сказала, что представится только тебе.

– Какая-нибудь девица из парижского Казино… Как её только занесло сюда!

Пьер тряхнул головой:

– Нет, нет, – горячо возразил он, поглядывая украдкой на кольцо, которое сжимал в руке, – это дама благородная.

– Может, и так. С чего ты взял?

– Весь её вид, что-то неуловимое: ничего общего с кокоткой.

Мари не смогла сдержать улыбки:

– И что, хороша собой?

Пьер протянул любовнице фотографию:

– По-твоему, в публичных домах много таких женщин?

Мари бросила на снимок рассеянный взгляд, но почти тотчас же, вскрикнув, выхватила фото; она разом побледнела, грудь её взволнованно вздымалась. Под фотографией стояла подпись мужчины, которого она любила больше всего на свете… Но в этот момент в дверь постучали и вошёл посыльный отеля с огромным букетом цветов – точь-в-точь как те, что третьего дня появились на столике в её купе перед отправлением с Лазурного берега.

Пьер не мог понять поведения Мари – раскрыться его чуткости мешала молодость: откуда ему было знать, что самое страшное обычно случается, когда просто оставляешь открытой дверь, и жизнь всегда найдёт возможность прорваться к тем, кто считает себя надёжно защищённым. Он походил на новорождённого младенца, лишённого воспоминаний, на которые можно было бы опереться, и Мари уже второй раз за минувшие сутки почувствовала, что Пьер обескуражен, а потому смотрела на него с нескрываемой враждебностью.