Кассандра пила массандру

София сидела в столь же потрепанном, как и хозяйское, но не столь величественном кресле — как должно быть тяжело их перетаскивать под навес во время дождя! — и путано излагала суть дела. Людмила Гавриловна с напряженной улыбкой слушала ее, чуть раскачиваясь и поглаживая колени. Была в этой подвижной позе ученическая внимательность и готовность перебить, но ее смиренный голос словно бы прятался до поры до времени.

— Знаете, я рада, что Савва достиг таких высот. Вот бы он мне работу нашел! — простодушно сказала Фея, когда Соня умолкла. — Я вот только не понимаю… с чего же мне начать. Это все так удивительно!

Соня возбужденно затараторила, что пускай начинает с чего хочет, с любого воспоминания! Каждая крупица ценна для портретной мозаики. Каким был Савва в раннем детстве, о чем можете рассказать только вы — вот что интересно!

— А почему он сам не приехал? Я бы ему все с глазу на глаз и рассказала… — прищурилась Людмила Гавриловна, сделав большой глоток из тонкофарфоровой чашки с кобальтовым узором.

«Чашка из сервиза для гостей, который годами хранят нетронутым в серванте», — машинально отметила Соня. Она начала объяснять все снова, удивляясь, что не донесла до Людмилы Гавриловны основную мысль: нельзя, чтобы материал для книги собирал сам объект исследования! Ведь кто же ему в глаза толком скажет, чем он был плох?! Кто же обнаружит рваную прогнившую нейросетку, прости Господи…

Объясняла, а идеальная чашка не оставляла ее в покое. В руках у Сони была такая же, и ей было немного не по себе из-за совершенства этой формы. Первый посыл был сказать что-то вроде «не стоит из-за меня тревожить реликвию, я могу ее разбить, я не дорожу вещами!». А ведь этот узор был придуман на Ленинградском фарфоровом заводе в блокаду, это почти святыня… Но отказ — если даже вообразить его — вызовет обиду. И вот вся эта неловкость, знакомая еще с детства, заставляет тебя делать вывод, что проще быть самодовольным и принимать все церемонии в твою честь как должное. И тогда прослывешь человеком компанейским и дружелюбным… Вот как все устроено — а не так, как Соню воспитали!

А ее воспитали не выбирать для себя лучший кусочек пирога. Предписывали лучшее оставить более достойным и менее имущим — детям, инвалидам, многодетным матерям, ветеранам войны и труда. А хорошая посуда — вообще баловство!

Непонятно только, к чему эти мысли сейчас?

— Хорошо, я расскажу про Савву то, что помню, — послушно начала Людмила Гавриловна, и ее голос осторожно спустился с ангельского регистра на земной. — Ему было пять лет, когда мать привезла его сюда. Они снимали дом на лето. Приехали сюда, потому что у Саввы случилась травма — на его глазах утонул дедушка, и родители какое-то время не хотели возить его в те края.

— То есть все-таки травма… — пробормотала София и, поймав на себе удивленный взгляд Феи, пояснила: — Теперь он несколько иначе об этом рассказывает… А как на нем сказывалось это потрясение? Может, он боялся воды?

— Нет, насколько я помню. Правда, на озеро мы с ним не ходили. Обычно я с ним оставалась в том доме, который они сняли, таков был уговор. Там во дворе была гора песка, и Савва ее обожал, играл там в своих солдатиков и зверушек… Активный здоровый ребенок. Мне сложно припомнить, чем он отличался от своих сверстников. Я в тот период много с детьми занималась, после педучилища практику прошла в начальной школе…

Соня напряглась. Да как же это — «сложно припомнить, чем он отличался»?! Он же больной на всю голову, этот Савва! Только больной… удачно. Коммерчески успешная патология. Интригующий случай, достойный масштабного исследования. Но этот мальчик просто не мог быть таким, как все! Наверняка он расчленил крысу в амбаре, или у него нет селезенки, или фиолетовая моча — ну что-то должно быть! И если уж Соня притащилась в такую даль, то она обязательно об этом узнает. А от Феи она не ожидала такой мемуарной скудости. Так все воодушевительно началось — и на тебе!

— А что вы можете сказать об отце Саввы? Точнее, об отчиме.

— Отчиме? — Добрая Фея сделала паузу и пристально посмотрела на собеседницу. — Соня, скажите, зачем вы приехали?

Голос ее дрогнул. Соня, недоумевая, поперхнулась воздухом.

— Как зачем?! Людмила Гавриловна, я же все объяснила!

Легкомысленное предчувствие! О чем ты хотело предупредить? И почему ты не довело дело до конца?.. Впрочем, всякое Сонино предвосхищение — совершенно бесполезно. Оно как те застекольные сервизы, которые созданы для манны небесной, а не для пищи телесной.

— Что ж, видимо, вы не в курсе… — Людмила Гавриловна посмотрела на Соню с горькой неприязнью. — Я вот все это время пытаюсь понять, чего они хотят от меня, — но, видимо, это выше моих сил. И пускай я сейчас сделаю роковую глупость, но… когда не знаешь, что тебе грозит, совершать глупости даже приятно. В конце концов, впервые за много лет у меня появилась возможность поплакаться в чью-то жилетку.

— Я ничего не понимаю! — прошептала окончательно сбитая с толку Соня. — Кто это — они?!