Катастрофа

Конечно, никто из домочадцев не мог догадаться о причине хорошего настроения писателя. Кроме Веры Николаевны, которая радовалась не меньше мужа. И дело было не только в том, что не обнаружили кое-что из семейных драгоценностей (они были хорошо спрятаны где-то на печке).

Бунины очень боялись за несколько сундуков, оставленных оккупационными офицерами в ванной комнате. Что в сундуках? Они этого не знали и по сей причине особенно боялись. Они уверили себя, что там оружие и мундиры, а может быть, патроны! Как бы тогда оправдались перед красноармейцами? А выкинуть чужое добро или просто посмотреть? Нет, только не это! Порядочные люди так, разумеется, не поступают.

Вот и смаковал Иван Алексеевич дорогой напиток, и отдыхала его истерзанная душа.

НЕ ДОРОГО ПИТО

1

Ранним утром 14 июля Бунин отправился к морю. Хотелось побыть одному, отвлечься от тяжелых мыслей и гнетущей неопределенности жизни. Он глядел безотрывно на светло-голубую даль, легкие и ужасно высокие облака, на душу сходило какое-то новое и счастливое чувство. Всякому горю есть предел, и наступает час, когда тяжесть сменится успокоением и надеждой.

Вернувшись домой, он стал перебирать стихи, сохранившиеся от недавней черной минуты, когда он уничтожил многое из написанного в последние год-два. Лист бумаги завалился за ящик стола и по этой причине уцелел. По странной случайности стихи были очень близки его сегодняшнему настроению:

И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
И лазурь, и полуденный зной…
Срок настанет — Господь сына блудного спросит:
«Был ли счастлив ты в жизни земной?»
И забуду я все — вспомню только вот эти
Полевые пути меж колосьев и трав—
И от сладостных слез не успею ответить,
К милосердным коленям припав.
                                                 14. VII. 18

* * *

18 июля случилось нечто невероятное. На внешний рейд вошли три громадных, величественных транспорта под французскими флагами.

Одесситы, забыв про конспирацию чувств, не скрывая антисоветской радости, ринулись в порт и в Александровский парк, откуда виден внешний рейд.

— Десант! — млели от восторга одесситы.

И тут же, привыкшие ждать только плохое, с сомнением добавляли:

— Очень вряд ли! Не может быть, это очень большое счастье.

Хотелось верить, но сухопутные большевики почему-то сохраняли непоколебимое революционное спокойствие.

— Нет, это все-таки десант! — говорили неистребленные оптимисты.

— Или всего лишь привезли хлеб, — размышляли нерасстрелянные пессимисты.

— Так это уже две больших разницы! — разводили руками самые рассудительные.

— Хотя не помешает ни то, ни другое.

На следующий день спозаранку и натощак Бунин побежал за газетой.

Первый же встречный, тощий еврей с печальными огромными глазами, с опаской оглянувшись, прошамкал:

— Вы думаете, что это десант! Как бы не так! Это привезли военнопленных, которые пожелали вернуться…

Помолчав, с сожалением поглядев на транспорты, вздохнул:

— Больших идиотов свет не видел. Из цветущей Франции пожелать вернуться под революционный трибунал. Такой странный вкус! — Он пожевал губами и закончил сентенцию: — Мы все ждем сахар, а получается все иначе.

Бунин купил газету «Голос красногвардейца». Засунув ее в карман пиджака, он отправился домой. Расположившись в буфетной, развернул газету. На первой странице было напечатано:

ПРИБЫТИЕ РУССКИХ СОЛДАТ ИЗ ФРАНЦИИ

Вчера в 7 часов вечера коллегия уполномоченного Наркоминдел в Одессе вместе с секретарем Исполкома тов. Ракитиным выезжала на французском судне. На судне велись переговоры о принятии возвращающихся из Франции граждан. Сегодня произойдет высадка и торжественная встреча прибывающих, равно как и всех арестованных, снятых с парусников французским командованием, советских работников и коммунистов.

— Вот и «десант»! — вздохнул Бунин.

И тут же сообщения об облавах, арестах, обысках и, конечно, списки расстрелянных.

— Послушай, Вера, кого расстреливают: действительный статский советник Владимир Ратьков-Рожнов, пекарь Иван Амбатьелло, домовладелец Лазарь Каминер, Анна Ершова — активный член Союза русского народа, студент Павел Стрельцов— за ношение оружия…

— Как будто без оружия можно вечером на улицу нос высунуть! — возмутилась Вера Николаевна.

Вошедший Нилус сказал:

— Говорят, больше всех в ЧК свирепствует какая-то «товарищ Лиза».