Казанское губернаторство первой половины XIX века. Бремя власти

Павел Петрович Пущин[190] относился к числу исполнительных губернаторов павловской поры. Происходил он из дворян Осташковского уезда Тверской губернии, был сыном известного со времен Екатерины Великой сенатора Петра Ивановича Пущина. Военная карьера его развивалась стремительно во многом благодаря известности отца. В марте 1798 г. в возрасте двадцати девяти лет Пущин-младший был произведен в генерал-майоры с назначением в коменданты казанского гарнизона. По тогдашней практике исполнение обязанностей гарнизонного коменданта было ступенью для получения должности военного губернатора. Назначение в Казань не было случайным. Его отец, будучи командиром галеры «Тверь», сопровождал в 1767 г. Екатерину II в ее путешествии по Волге, поэтому он имел реальные представления о Казанской губернии и о тех перспективах, которые сулило его сыну новое место службы. Действительно, уже через полгода Павел Петрович стал военным губернатором, а в 1800 г. был произведен в генерал-лейтенанты. Неожиданный удар по его удачной карьере был нанесен донесени ем о результате расследования барона Альбедиля о «злоупотреблении властей» и нарушении законов, подтвержденным показаниями многих очевидцев и свидетелей. К донесению прилагалась опись показаний, состоящая из 11 допросов причастных к этому делу лиц[191].

6 марта 1802 г. бывший казанский губернатор Пущин предстал перед собранием Сената, чтобы ответить на предъявленные ему вопросные пункты[192]. Сенаторов интересовало: считает ли он себя виноватым, какова причина перевода подозреваемого в 3-ю часть, давал ли приказ производить пытку? Пущин по всем позициям отрицал вину, изложив свою версию событий. Он пояснил, что случайно заехал в 1-ю полицейскую часть, где уже шел допрос Яковлева. И так как там не было «ни судьи, ни священника для увещевания, то дабы не терять время на отыскивание их… приказал частному приставу 1-й части фон Фишеру отослать его в 3-ю съезжую», мотивируя это тем, что на Яковлева там уже были заведены письменные дела. Из этого следовало, что военный губернатор намеревался ограничиться только первой стадией следствия — «роспросом», без «розыска и пытки».

Вряд ли на самом деле все так обстояло, ибо офицер 3-й полицейской части Спиридонов, вахмистр А. Щербаков, унтер-офицер П. Иванов, а также и драгуны показали, что со времени вступления в должность частного пристава Столбовского в третьей части действительно производились пытки. Губернатор не мог этого не знать. Вероятно, жестокость частного пристава, его «методика розыска» были хорошо ему известны, ведь не случайно же портного Мухина, подобранного в пьяном виде недалеко от горевшего дома полковым командиром Эссеном, истязал все тот же Столбовский. Мухин впоследствии стал инвалидом и не мог более заниматься своим ремеслом. Все эти случайности и совпадения подводят к мысли о существовании отлаженного способа борьбы с поджигателями в Казани. Была ли у губернатора в этом своя заинтересованность? Ответствуя в Сенате, в свое оправдание он сослался на пожары 1797 г. и те бедствия, которые они причинили городу. Он представил в качестве обоснования своих поступков 4 копии императорских рескриптов «касательно пожарных случаев повелевающих их наистрожайше исследовать». В исполнении рескриптов предписывалось полицмейстеру и всей полиции днем и ночью разъезжать после 10 вечера и всякого подозреваемого брать под караул и отправлять в ближайшую часть полиции. Выступая в свою защиту, Пущин пытался убедить сенаторов, что, «посвятив себя на службу Всеавгустейшего монарха», он добился прекращения пожаров в Казани, доставив жителям «спокойствие и безопасность в их имуществе и самой жизни». Однако в результате «неусыпных трудов и усердия», а также чрезмерных инициатив губернатор превысил свои полномочия.