В октябре восемьдесят шестого года один из крупнейших клиентов «Дрексела», печально знаменитый специалист по улаживанию корпоративных споров Айвен Боэски поразил финансовое сообщество, известив весь мир о том, что он собирается признать себя виновным в многочисленных нарушениях правил Комиссии по ценным бумагам и готов выплатить невиданный штраф в сто миллионов долларов. Это явилось началом конца компании «Дрексел, Бернхэм и Ламберт». Разрыв всего одного связующего звена привел к тому, что стали рассыпаться все взаимоотношения и связи, с таким трудом построенные Милкеном. К Боэски вскоре присоединились несколько высокопоставленных свидетелей, многие из которых являлись ключевыми фигурами в сети. Дело против Милкена и компании «Дрексел», за которое взялся молодой и очень честолюбивый нью-йоркский прокурор по имени Рудольф Джулиани, быстро набирало обороты. Финансовый скандал, величайший в истории Америки, завершился закрытием компании «Дрексел, Бернхэм и Ламберт». Майкл Милкен отправился за решетку, а большая группа тех людей, которых в газетах называли лучшими бизнесменами страны, полностью лишилась доверия, а во многих случаях и состояния.
Джонстон ухитрился выбраться из-под обломков разбившегося вдребезги «Дрексела» без единой царапины, успев вовремя выскочить через запасной выход. Поскольку он был лишь мелким игроком, ему удалось избежать внимания Джулиани и его команды и не оказаться втянутым в скандал. Его репутация осталась незапятнанной, а список деловых контактов уцелел. Джонстон перебрался в Нью-Йорк и вскоре обосновался в Банке Манхэттена, где стал играть, хотя и более осмотрительно, ту же роль, которую играл в «Дрекселе»: привлекать тех же самых клиентов, поспешно бросивших его бывшего хозяина, и расширять бизнес.
Джон по-прежнему практически ничего не знал о Британской торговой компании, подвернувшейся так кстати, но это не имело значения. Британская торговая компания должна была получить щедрый гонорар за свое участие, однако она ничем не рисковала в предстоящей операции и не могла рассчитывать на свою долю прибыли. Было четко оговорено, что банк принимает на себя сто процентов риска и забирает сто процентов доходов.
В самом банке почти никто не был посвящен в крайне необычное и по большому счету противозаконное соглашение. Конечно, сотрудники знали, что отдел работы на бирже играл значительную роль в ежеквартальных торгах государственными облигациями, но не более того.
Джон уже обсудил предстоящий аукцион с Тони, одним из членов своей команды, после того как тот высказался относительно заявления казначейства о размещении нового займа:
— Похоже, казначейство выпускает новую пачку бумаг. Мы имеем десять миллиардов долларов в «пятилетках» сегодня и тринадцать миллиардов долларов в «десятилетках» завтра.
— Совершенно верно, — согласился Джон. — Как ты сам знаешь, от выпуска облигаций с тридцатилетним сроком погашения отказались еще в августе две тысячи первого года. Все, даже могущественное правительство Соединенных Штатов, хотят самых низких процентных ставок.
— Как вы думаете, когда казначейство снова начнет выпускать тридцатилетние облигации?
— Рынок ждет их в первом квартале следующего года.
Тони кивнул и застучал по клавиатуре.
— Значит, вы подчищаете запасы для завтрашних «десятилеток»?
Он всегда стремился понять логику поступков Джона, жаждал учиться.
— Да, именно этим я и занимаюсь.
Джон ничего не имел против того, чтобы команда знала о его интересе к предстоящему аукциону, но лишь до определенной точки. За нее никто не должен был заглядывать. Если рынок проведает о происходящем, то маневр, скорее всего, окончится провалом. В этом случае банк привлечет к себе нежелательное пристальное внимание со стороны персон, осуществляющих высший уровень регулирования. Конфиденциальность имела ключевое значение.
Джону требовалось сохранить голову чистой к завтрашнему аукциону, поэтому он не хотел успокаивать нервы, проводя ночь в пьянстве. Он обратился к другому привычному наркотику.
Филлипс ушел с работы пораньше. Дома его ждала Даниэлла, одетая лишь в провокационное нижнее белье и лежащая в соблазнительной позе на его широкой современной кровати. Нижнее белье имело большое значение для этой особы. То, которое было надето на ней сейчас, оказалось настолько тонким, что Джон без труда различил круглые соски, торчащие на больших вздыбленных грудях, и очертания влагалища между небрежно раздвинутыми ногами. Даниэлла всегда аккуратно стригла лобковые волосы, ради собственного удовольствия постоянно меняя фасон.
Джон тотчас же с удовлетворением почувствовал, как у него зашевелился член. Ему нужно было отвлечься, а эта девчонка представляла собой чистейший, неразбавленный секс. Ее влажное, чарующее и вкусное чрево было всегда наготове.
Филлипс шагнул к ней, молча забрал у нее из рук журнал «Вог», который она читала, и швырнул его на пол. Прежде чем Даниэлла успела на это отреагировать, он опустился на колени и начал стаскивать с нее трусики.