Харассмент

Инга помнила то, что ей сказал Лазерсон: фантазия важна не меньше самого переживания. Илью нужно было погрузить в фантазию, а для этого недостаточно просто бросить в переписке: «Кстати, что ты думаешь насчет «Венеры в мехах»? Может, повторим?» Он должен был верить в то, что она и есть такая Венера, а не просто девушка, решившая ради забавы помахать хлыстом. Поэтому, найдя на сайте магазина с пластинками нужную – это была запись какого-то концерта, – Инга поехала туда, нашла ее и спрятала от глаз подальше, чтобы ее случайно не купили.

На обложке пластинки был изображен человек, с головой затянутый в латекс и одновременно весь покрытый иголками, как дикобраз. Этот латексный костюм с прорезью для глаз и рта заставил Ингу содрогнуться, но сигнал он посылал однозначный. Она надеялась, что до Ильи этот сигнал дойдет.

«Я приехал домой и включил», – наконец написал он.

Инга, подумав, тоже включила трек у себя на компьютере. Она сосредоточилась и попыталась представить себя Агатой. Подведенные глаза и черная магия.

«Представь, что я вхожу к тебе в комнату. Прямо сейчас. В руках у меня хлыст. Ты бы хотел, чтобы я тебя ударила?»

«Нет».

«Ты лжешь. Помни, что я вижу тебя насквозь. Представь этот хлыст. Он тонкий, длинный. Как он свистит в воздухе».

«Нет».

«Я заставлю тебя встать на колени. Ты полностью обнажен. Я начну с пяток, а потом буду медленно подниматься выше».

«Нет!»

Инга получала странное удовольствие, видя его «нет» на экране. Если бы Илья писал ей что-то другое, она бы, может, снова испугалась, но одно-единственное слово «нет», повторяемое многократно, распаляло и подстегивало ее. За окном сгущалась темнота, в сумерках ее комната была освещена только светом, льющимся из ноутбука, и крохотным оконцем телефона. Весь мир для Инги сейчас сузился до этого прямоугольника, в котором она была только буквами на экране – и одновременно незнакомой ей женщиной с хлыстом в руках, нависающей над скрюченным жалким мужчиной. Впервые в жизни это ее возбуждало.

«Наконец я ударю тебя по ягодицам. И так сильно, что ты закричишь, дернешься и попросишь меня перестать. Но я не послушаю и ударю еще сильнее».

На этот раз Илья не ответил. Из динамиков неслось: «Kiss the boot of shiny shiny leather».

«На твоей коже будут оставаться красные полосы. Ты уже не вскрикиваешь, а скулишь. Я бью тебя последний раз, обхожу тебя по кругу и становлюсь перед тобой. Носок моего сапога перед твоим лицом. Я приказываю тебе вылизать его».

Снова молчание, потом синяя надпись «печатает…». Инга больше не испытывала никакого волнения, глядя на мигающее многоточие.

«Какие на тебе сапоги?» – спросил Илья.

«Черные, выше колена. Они блестящие, от них пахнет кожей. У них очень тонкий высокий каблук, и когда ты вылижешь носок, я позволю тебе вылизать и его».

«Что еще ты позволишь мне сделать?»

Инга сказала. С каждым сообщением ей делалось все легче и легче. Она погружалась в детали, описывала цвета, запахи, ощущения.

Песня стояла на репите, и бог знает сколько раз она прозвучала, прежде чем Ингу вдруг выдернуло из ее маленького светлого оконца. Она даже не поняла, что случилось. То ли в трубах громко зашумела вода, то ли где-то на улице каркнула ворона, но Инга внезапно резко осознала комнату и себя в ней. В тот же момент заунывная мелодия сверлом вгрызлась ей в висок, от неудобного положения заныла шея и захотелось есть. Инга вспомнила, что не ужинала.

«Ты позволишь мне надеть твои чулки?» – спросил тем временем Илья.

«На сегодня достаточно, – отрезала Инга. Она встала с кресла и ойкнула. В бедре хрустнуло. – Мы продолжим в другой раз, если я захочу».

«Когда?»

«Я сказала: если я захочу».

Инга выключила телефон и швырнула его на подушку. Он тут же зажужжал снова – пришло очередное сообщение, – потом снова и снова. Она не стала проверять. Она вдруг поняла, что ужасно устала, как бывало, если долго работала или над чем-то усиленно размышляла. Голова казалась тяжелой, лоб горячим. Инга потянулась, размяла затекшую шею, потом пошла на кухню и налила себе вина. Встав у окна и специально стараясь ни о чем не думать (особенно о том, что происходило только что), она медленно потягивала его, глядя на каштан.

На следующий день Инга долго не заходила в чат с Ильей, чтобы дать ему как следует помучиться, но потом все же открыла переписку и заявила, что если Илья хочет ее увидеть, то он должен немедленно купить наручники и хлыст.

«Наручники у меня есть. Дома. А сейчас я на работе, – тут же написал Илья, а потом добавил: – Ты так долго не писала, что я подумал, ты пропала вообще».

«Ты решил мне противоречить? – набрала Инга. Вообще-то сначала она написала «перечить», но потом решила, что это слишком книжное слово. – Я последний раз разъясняю тебе правила: ты не споришь, не задаешь вопросов и делаешь то, что я прикажу».

«Хорошо, я все сделаю, но, пожалуйста, давай вечером?»

«Если ты не сделаешь это прямо сейчас, я исчезну. Я хочу, чтобы ты купил наручники и хлыст сию секунду, где бы ты ни был».

«Но мне потом надо будет вернуться. Ты хочешь, чтобы я на работу с этим пришел?»