Хэллоуин

Он едва обратил внимание на мелодичную трель телефонного звонка, которую за ревом двигателя было почти не разобрать, но скрипучий голос с визгливыми подвываниями вырвал его из задумчивости. Бабка в шубе с облезлым воротником, устроившаяся впереди него через сиденье, сдвинула набекрень шапку, выпростав неожиданно большое ухо и несколько грязно-седых прядей, прижимала к сморщенной щеке…

Мать твою! Айфон!

Кит подобрался, ощущая знакомый холодок под ложечкой, мигом позабыв про «траву» и прочие удовольствия. Секунду спустя он рассмотрел под желтыми пальцами с разбухшими артритными суставами изображение серебристого надкушенного яблочка.

– А?! Чего?!! В маршрутке я! Слышь, Никитична? А? Еду, говорю… Чего купить?! Обожди, супермаркет, кажись, проехала… Чего?!! Говори громче!..

Не может быть, думал Кит, откуда у старой карги Эппл? Неужели китайцы научились шлепать за Эппл? Все равно, даже китайский, в магазине он весит тыщ двадцать пять, а венгерский – все сорок. Бабка-то – рвань плесиковская наверняка. Вари, горшочек, вари…

Старуха вертела головой, высматривая в окнах что-то, ведомое только ей и собеседнице. Кит заметил, что сухие губы она подмазала розовым блеском, жирно подрисовала брови и наложила на сухие ящеричьи веки голубые тени. Гадость!

Вари, горшочек, вари! Телефончик ей подарили, пожалуй. Кто? Внук, сын, зять… Жест для делового плесиковского пацана нелепый. Кто-то покруче? А чего тогда выпускают в город в таком обсосанном виде, не нашлось пальтишка приличней? Почему на автобусе? Странно это все, странно. На вид и по разговору – русская. Если рвать трубу, то нести потом надо к Ахмеду – его перцы с землячества падки на такие цацки, вещь уйдет в момент, а пересекаться с местной братвой они не любят… Погоди, погоди… Кит даже вспотел. Как это – рвать? Не говори «гоп»… Вари, горшочек, вари!

– Ладно, не стони… Не стони, говорю! Сейчас выйду, вернусь на остановку, есть там аптека…

Может, она бывшая ментовская? Прокурорша какая-нибудь в глубокой и немалой пенсии. Косметикой мажется… С этими ухо держи востро, у нее в кошелке запросто может «оса» лежать, а то и газовик в кармане. Плавали, знаем! Но разговаривает как торговка семками: полотняный мешок, картонная коробка и граненый стакан с угольно-черными зернами. И так лет двадцать. Кстати, могла и подкопить, хе-хе…

Кит смотрел, как бабка идет по проходу, цепко удерживаясь на ногах, словно морская волчица на раскачивающейся палубе. Трубу она сунула в карман шубы. Кит поднялся следом, спокойно и не торопясь, еще не зная, на что решиться. Он встал в шаге за спиной у старухи, но смотрел на другую сторону дороги, приседая и делая вид, что высматривает нужный дом. Поправил вязаный «гондончик» на голове, прикрываясь предплечьем от зыркающего в зеркало водилы, и надвинул плотную шапочку на самые брови.

– Тут останови, – прокричала бабка.

Дверь лязгнула, старуха проворно ссыпалась на обочину по ступеням с ледяными натоптышами. Кит вышел следом, но сразу повернул в другую сторону. Ветер утих, и мягкий снежок опускался на землю тихо-тихо, как парашютики одуванчика, где похрустывал под ногами, словно попкорн в крепких челюстях завзятого киномана. Кит перешел дорогу метрах в ста от заветного айфона и быстро стал нагонять бесформенную фигурку, разгоняя кровь и энергично насыщая ее кислородом, дыша по-особому: часто и неглубоко, сильно сокращая межреберные мышцы, как учили когда-то в лыжной секции. Так сделаю, подумал он, трубу сдам у политеха, мажоров на папиных тачках там хватает. За пять – семь косых яблочко укатится – не догонишь, и слушок на Улицу от известного перекупщика не просочится. И будь она хоть генеральская дочь…

Дальше думать Кит перестал.

А сделал все быстро и чисто. И фарт сидел у него на плече, как обезьянка в цирке у дрессировщика. Он нагнал бабку аккурат между высоток, у крутого спуска во дворы. До длинного дома с магазинами и аптекой, освещенными тротуарами и невнятно бубнившей музыкой оставалось метров двести. Ближайшие пешеходы месили свежий снег немного ближе, но не настолько, чтобы ясно разглядеть Кита в сгущающихся сумерках и снежной карусели.

Старуха вновь разговаривала по телефону, разгоняя скрипучим визгом снежинки. Ай, молодца! Кит наддал, плавным скользящим шагом сократив последние десять метров, и легонько хлопнул драную шубейку по плечу. Рефлекс сработал, как часы: детский сад, ей-богу, – старый да малый. Женщина повернула голову и немного плечи. Правая рука с телефоном осталась сиротливо висеть в воздухе, словно еще прижимала трубку к уху. Кит привычно и нежно выхватил плоскую коробочку из сухой ладони, не останавливаясь, не сбивая шага, и метнулся во дворы.