Тут Бильбо остановился. Когда он двинулся снова, то это было величайшим из всех совершенных им подвигов. То поразительное, что произошло потом, было ничем по сравнению с этим. Он выдержал настоящую борьбу с самим собою и лишь тогда понял, какая огромная опасность подстерегает его впереди. Так или иначе, — после короткой остановки он снова двинулся в путь; и вы можете представить себе, как он достигает конца туннеля, проема, по форме и размерам почти такого же, как и дверь наверху. В проем просовывается голова Хоббита. Перед ним открывается большой, самый нижний подземный зал древних Карликов, у самых корней Горы. В зале почти темно, и его огромность угадывается с трудом, но на каменном палу, ближе к двери, полыхают красные отсветы. Пламя Смауга!
Вот он лежит, огромный, крепко спящий, красно-золотой Дракон; из его пасти и ноздрей исходит рокочущий храп и струйки дыма, но его пламя пригасло во сне. Под ним, под всеми его лапами и огромным кольчатым хвостом, и вокруг него, рассыпаясь далеко по невидимым плитам пола, лежат несметные груды драгоценностей: золота в изделиях и слитках, самоцветов и серебра, отсвечивающего красным в красноватом свете.
Смауг лежал, сложив крылья, как огромная летучая мышь, слегка повернувшись набок, так что Хоббиту было видно его длинное белое брюхо, к которому, от долгого валянья на бесценном ложе, прилипли золото и самоцветы. Позади него смутно виднелись висящие на стенах кольчуги, шлемы и топоры, мечи и копья; у стен стояли рядами большие кувшины и сосуды, наполненные несметными богатствами.
Сказать, что у Бильбо занялся дух, — значит не сказать ничего. Нет слов, чтобы выразить его потрясение, ибо у Людей изменился язык, которому они научились от Эльфов в те дни, когда все в мире было чудесным. Бильбо слыхал песни и сказки о драконовых сокровищах, но никогда не мог постичь их блеска, их великолепия, их власти. Сердце у него до боли переполнилось восторгом и алчностью Карликов; и он смотрел, не шевелясь, почти забывая о чудовищном хранителе, на богатства, которым не было цены и счета.
Он смотрел так словно целую вечность; потом, как бы притягиваемый против воли, прокрался из тени прохода к ближайшему краю этой горы сокровищ. Спящий Дракон лежал наверху, — страшная угроза даже во сне. Хоббит вцепился в большую чашу с двумя ручками, которую едва смог поднять, и бросил наверх испуганный взгляд. Смауг шевельнул крылом, выпустил один коготь, рокот его храпа изменился в тоне…
Тогда Бильбо кинулся бежать. Но Дракон не проснулся, — пока, — и лишь перешел от одних видений алчности и жестокости к другим и продолжал лежать в захваченном им зале, пока Бильбо с трудом спешил вверх по длинному проходу. Сердце у Хоббита колотилось, а ноги дрожали еще сильнее, чем когда он шел вниз; но он не выпускал чашу из рук, и самой главной его мыслью было: «Я сделал это! Теперь я покажу им! Больше похож на лавочника, чем на вора , — вот как? Ну, теперь мы ничего такого не услышим!»
Он и не услышал. Балин очень обрадовался, когда снова увидел Хоббита, и его восторг равнялся только его изумлению. Он подхватил Бильбо и вытащил его на свежий воздух. Была уже полночь, и звезды спрятались за тучами; и Бильбо лежал, закрыв глаза, стараясь отдышаться и наслаждаясь ощущением свежего воздуха, и едва замечал возбуждение Карликов; а они восхваляли его, хлопали по спине и снова и снова отдавали ему к услугам самих себя и все будущие поколения своих потомков.
Карлики еще продолжали восхищенно передавать чашу из рук в руки и обсуждать возвращение назад своих сокровищ, как вдруг в недрах Горы под ними послышался раскатистый грохот, словно она была древним вулканом, вздумавшим сейчас снова начать извергаться. Дверь позади себя они почти закрыли и подперли камнем, но внизу по туннелю, из самых глубоких недр, до них доносились грозные отголоски рева и топота, заставившие почву задрожать у них под ногами.
Тут Карлики забыли свою радость и самонадеянное хвастовство и присели от страха. Со Смаугом, все еще нужно было считаться! Нельзя упускать живого дракона из своих соображений, если он близко.. Драконы могут совсем не пользоваться своим богатством, но обычно знают его с точностью до унции, особенно если владели им долго; и Смауг не был исключением. От беспокойного сна (в котором весьма неприятно фигурировал некий воин, незначительный по размерам, но обладающий острым мечом и великой отвагой) он перешел к дремоте, от дремоты — к полному пробуждению. В его пещере чувствовалось какое-то странное дуновение. Не тянуло ли это сквозняком из маленького проема? Смауг никогда не забывал о нем, несмотря на его малые размеры, и теперь взглянул на него подозрительно, сам не понимая, почему до сих пор не завалил его. Недавно ему послышались смутные отголоски каких-то стуков далеко вверху, доносящиеся оттуда в его логово. Он зашевелился и вытянул шею, чтобы принюхаться. И тут он заметил, что одной чаши не хватает!