Хождение под мухой

На улице было отвратительно холодно и одновременно сыро. Если я чего и не понимаю, так это почему, когда градусник показывает минус десять, под ногами расплываются лужи и чавкает месиво из грязного снега с солью. Черные тучи низко нависали над проспектом, и в душе моей тоже было темным-темно. Просидев минут пятнадцать бездумно в машине, я медленно поехала домой, в голове было пусто.

В квартире не оказалось никого, а на столе в кухне обнаружилась полусъеденная булочка с корицей и две чашки с кофейной гущей на дне. Я машинально дожевала кусок сладкого теста и оглядела помещение. Капа страшно аккуратная. Кухонное полотенце у нас теперь выглажено, хлеб педантично устроен в милом деревянном ящичке с красным орнаментом, а в сахарнице полно белого песка. До сих пор мы не утруждали себя наглаживанием тряпок, хлеб без особых затей запихивали в мешочек, а сахар у нас вечно заканчивался и приходилось ночью бежать на проспект, потому что Сережка, Юля, Катя, Кирюшка и Лизавета отчаянные сластены, кидающие в чашку по пять кусочков рафинада.

Внезапно мне стало стыдно. Все-таки Капе очень много лет. Другое дело, что она ведет себя словно семнадцатилетняя девушка, но взвалить на нее весь груз бытовых забот было невероятным свинством!

Полная угрызений совести, я рванулась к холодильнику. Сейчас приготовлю хороший обед, сварю собакам кашу…

В западной психологии есть такое понятие «русский рывок». Это когда человек двадцать девять дней в месяц валяет ваньку, курит, решает кроссворды, гоняет без конца чай и сплетничает, но тридцатого числа словно бешеный кидается на работу, не ест, не пьет, не спит и к нужному сроку сдает отчет или программу.

Немцу, французу, да и вообще любому иностранцу подобное слабо. Они будут размеренно выполнять свои обязанности без авралов и штурмовщины, только наши люди способны на геройские поступки типа создания за одну ночь перспективного плана работы учреждения на год вперед. Спрашивается, отчего бы не сделать это дело спокойно, ведь на него был дан вполне нормальный срок. Ан нет! Сначала лентяйничаем, а потом трудимся словно динамомашина.

Впрочем, я не имею никакого морального права укорять других, сама хороша, не подходила к плите и мойке бог знает сколько времени, а теперь ринулась в бой. Я распахнула холодильник и увидела забитые до отказа полки. Суп, котлеты, салат, отварная картошка и даже компот. Так, и полы, кажется, недавно вымыли… Ладно, значит, поглажу белье.

Если домашнюю работу я делаю с весьма относительным удовольствием, то утюжить вещи просто ненавижу, но надо же хоть что-то сделать!

Я сунулась на полку, где всегда в ожидании гладильщицы громоздилась кипа белья, и тяжело вздохнула: пусто. Ладно, пойду постираю, небось в бачке набито доверху. Грязное белье мы храним в чулане, я оглядела гору пододеяльников, простыней, наволочек и обрадовалась. Вот и отлично, включу «Канди» и больше не буду ощущать себя лентяйкой.

Я принялась рыться в коробе, возмущенно качая головой. Нет, все-таки домашние страшные неряхи. Снимут постельное белье, скомкают и запихнут поглубже в корзину. Нет бы вытряхнуть из углов пыль, аккуратно сложить пододеяльники. А это что? Вот те на! Скатерть, которую кто-то стащил со стола прямо вместе с крошками и пробками от фанты. Ну не безобразие ли, понятно теперь, отчего тут так воняет!

Полная возмущения я вытрясла все приготовленные к стирке вещи, запихнула в барабан, затем с чувством выполненного долга вошла в чуланчик и захлопнула крышку бачка. Теперь проветрим, и аромат улетучится.

Но через два часа, когда влажное белье повисло на веревке, я вновь ощутила крайне неприятный запах. Пришлось снова идти в чулан и исследовать опустошенный короб. Пусто, пахнуть тут нечему. Может, за ящик, где мы храним картошку, упало что-то из продуктов? Однажды Кирюшка, вытаскивая мороженое из второго холодильника, находящегося тут с незапамятных времен, еще с тех лет, когда требовалось закупать продукты впрок, уронил упаковку крабовых палочек. Мальчишка убежал, не заметив этого, а мы потом ломали голову, недоумевая, откуда тянет смрадом.

Я отодвинула ящик, пошарила в стенном шкафчике, где Сережка держит инструменты. Ничего особенного. Молоток, гвозди, шурупы, отвертки… Но откуда вонь?

И тут глаза углядели пакет, вернее, пластиковый мешок, который выглядывал из-за бачка. Ну-ка что там?

Я схватила мешочек за донышко и вытрясла на пол безумно грязную трикотажную кофту, джинсы и пальто с воротником из кошки. Это же одежка бомжихи Вали! Ну и хороша же я! Память с готовностью продемонстрировала картину. Вот Катя, осмотрев страшную, черную руку Вали, уводит женщину наверх, в отделение. Через полчаса спускается нянька и сует мне пакет со словами: «Выброси лучше эту гадость поскорей!»

Но я посчитала неэтичным распоряжаться чужими вещами и приволокла их домой, сунула за бачок и благополучно забыла. Катя сказала, что Валентина проведет в клинике больше месяца, вот я и не побеспокоилась о вещах!