Хроника одного полка. 1916 год. В окопах

– Стой, хто идёт? – услышал он голос, показавшийся ему испуганным.

Иннокентий не стал отвечать и пошёл на голос.

– Стой, хто идёт? Стрелять буду… – снова услышал он, и голос показался ему испуганным ещё больше.

По звуку до окликнувшего оставалось шагов двадцать, и Иннокентий решил, что надо ответить, должны узнать, свои же.

– Это я, Иннокентий Четвертаков, Тайга, а ты хто?

– А мне не велено! Кака ещё «тайга»?

– Чё те не велено? – удивился Иннокентий. – Не узнал, што ли, это я, Четвертаков!

– Какой такой Четвертаков?..

Иннокентий приближался к тому месту, откуда кричали. Он уже видел часового и подчаска, они по пояс чернели из земли, будто стояли в яме или неглубоком окопчике.

– Погодьте, ща разберёмся!.. – сказал он и пошёл к ним. Но не дошёл и упал, потому что услышал, как клацнул затвор. Ещё услышал, как кто-то из двух часовых стал убегать в сторону расположения. – Вы чё там?

– Лежи, ежли жить хочешь! – крикнул оставшийся.

– Лежу, дурья твоя башка, – со злобой ответил Иннокентий, он почувствовал, как шинель на груди и животе пропитывается водой. – Дай хоть отползу, в луже я! – крикнул он.

– Высушишь, будет время, не девица сахарна!..

– Ты из какого эскадрона?

– Какого ещё эскадрона? – переспросил часовой.

– Как какого? Первого, второго, шестого, какого?

– Не велено! – ответил часовой. – Нам говорить не велено! Жди себе! Ща караульный придёт, разберётся.

Пока ждали караульного, Кешка промок весь.

«Кабы снова в госпиталь не угодить!» – думал он и волновался, потому что уже зуб на зуб не попадал, а он лежал. «Што за напа́сть такая? Пополнение, што ли, потому и не узнают?.. – И вдруг его как ударило. – Какое к бесу пополнение? Это ж смена!» Ну, конечно, это же Ивановы вели по дороге свои две роты, большая часть необстрелянные, и только немногие после ранений. Дорога шла на запад; его 22-й драгунский стоял на самом правом фланге XLIII армейского корпуса, и севернее стояли только партизаны этого, как его, Пунина, Панина, Пу… Он даже видел их командира, Пунина, конечно, с ним был знаком Кудринский, хвастался винтовкой с оптической трубкой… а дальше на север и на запад были только германцы…

– Ты из тридцать четвёртой или семьдесят девятой? – спросил он и понял, что зря, потому что в Шлоке маршевые 34-я и 79-я были переформированы в обычные штатные стрелковые роты, и они должны были получить полковые номера, но часовой ответил:

– Из тридцать четвёртой маршевой, а ты откудова знаешь?

А Иннокентий лежал и думал: «Значит, смена, значит, это хто-то из наших бёг по дороге тока што… как же я их не окликнул? И када ж я с полком-то разминулся, када, што ли, у жандармов гостевал? От же ж гадство какое!»

Он услышал хруст, поднял голову и увидел несколько фигур – хрустели ветки, и фигуры подходили. Навстречу из окопчика в полный рост выскочил часовой и сказал:

– Шпиёна пама́ли, он про нашу маршевую всё знаить и мене даже вопросами пытал.

Иннокентий стал вставать, но на него навалились, он чуть не захлебнулся в луже, в которой оказался, связали руки и потащили.

В штабном блиндаже, куда его привели, было светло и тепло, и на душе аж взыграло. За знакомым огромным столом офицерского собрания сидели оба Иванова и ещё несколько пехотных обер-офицеров.

Перед крутой лестницей в блиндаж Иннокентию развязали руки, могли и не развязывать, потому что его ноги помнили каждую ступеньку.

– Дозвольте хоть шинелю снять, мокрая вся… – обратился он к Ивановым.

Хмурый Иванов встал со свечкой в руке и подошёл.

– Ба! Сергей Никанорович, так это же наш провожатый, Третьяков, вахмистр…

– Четвертаков… – поправил его Иннокентий.

– Да, правда, Четвертаков. – Весёлый Иванов тоже встал со свечой и обратился к сидевшим другим офицерам: – Это, господа, наш вожатый!

– Снимайте шинель, – сказал хмурый Иванов. – Только куда вы её денете?

– Тута за стенкой сушилка есть, тута господа офицеры завсегда свои шинеля сушили, – ответил Иннокентий и стал расстёгивать тугие крючки. – Тока надо печку затопить, дрова тоже недалёко, могу показать…

– А откуда вы знаете?..

– Я тута вахмистром первого эскадрона…

– Это того самого двадцать второго драгунского?..

– Так точно, как есть…

– Так он нам всё и покажет, господа, он же тут всё знает!

До утра Иннокентий провёл в сушилке, засыпал на нарах, просыпался, подкидывал в печку дрова и разделся до исподнего и всё думал про подлую судьбу: то про газетку и ротмистра, то про газетку и подпоручиков Ивановых. Под утро заснул крепко и проснулся оттого, что его трясли за плечо.

– Вставайте, господин вахмистр, просют!

Иннокентий встал, как ни странно, с совершенно ясной и свежей головой, как будто бы всю ночь спал в своей постели, обняв жену; оделся и вошёл в блиндаж. За столом уже сидело много офицеров, и главным сидел полковник – за ночь ещё подошли, понял Иннокентий.

– Покажите нам, вахмистр, где тут у вас что расположено, сначала на схеме.