На другом десантном корабле, «Британце», который шел на четыре дня впереди «Левиафана», рядовой Роберт Джеймс Уоллес испытывал сходное состояние. После нескольких дней, проведенных в море, он проснулся, чувствуя себя «совершенно несчастным», и доложил об этом медицинскому офицеру, который измерил ему температуру и приказал собрать одеяло и снаряжение и постелить ему на палубе [29]. Когда рядовой Уоллес возразил, что на палубе холодно и ветрено, медик сказал: «У вас температура 39,4 °C. Вы больны. Если вы хотите спуститься вниз и заразить их всех, вперед!» [30]
Рядовой Уоллес вышел в шторм, чтобы присоединиться к остальным на палубе, расстелил одеяло, завернулся в пальто, надел фуражку и заснул. Хотя условия были далеко не идеальными, открытая палуба, по крайней мере, полностью проветривалась. Рядовой Уоллес то терял сознание, то приходил в себя, мечтая о большой веревке из цветного шелка, по которой он не должен был спускаться, потому что это было бы дезертирством. Волны прокатывались по палубе, пропитывая одеяла больных. Однажды ночью котелок рядового Уоллеса с грохотом унесся прочь по качающейся палубе. На следующее утро он обнаружил, что его фуражка и обмотки тоже были сметены волнами [31].
Каждое утро на палубе появлялись санитары, чтобы проверить состояние больных и унести тех, кто умер ночью. Вид мертвецов, которых уносили, был предметом «отрезвляющих догадок» среди живых. Однажды утром рядового Уоллеса подняли и отнесли вниз в роскошный салон первого класса, где пассажиры развлекались в давно забытые довоенные дни. Призраки былых удовольствий витали над парчовыми диванами и мягкими пушистыми коврами. Рядовому Уоллесу по-прежнему приходилось спать на полу, но, по крайней мере, ковры были удобными, и его кормили несколько раз в день. Однажды вечером появилась медсестра и с английским акцентом спросила, не тяжело ли ему. Она принесла рядовому Уоллесу теплое питье и даже вымыла ему ноги, сняв носки, которые приклеились к его ногам за двенадцать дней. Рядовой Уоллес с благодарностью вспоминал эту медсестру полвека спустя. «Это нежное омовение моих ног ее мягкими мыльными руками запечатлелось в моей памяти воспоминанием, которое я вспомню на Небесах, когда попаду туда» [32]. Условия в салоне были более благоприятными, чем на палубе, но это не гарантировало выздоровления. Однажды ночью один из пациентов попросил воды, но рядовой Уоллес был слишком болен, чтобы помочь ему. Он позвал врача и заснул. Человек снова закричал, и снова рядовой Уоллес попросил воды для него и заснул. Это повторялось много раз, пока другой мужчина не прошептал: «Не беспокойся, мне уже ничего понадобится». Утром наконец прибыли медики и нашли мужчину там, куда он скатился в последнем смутном инстинктивном усилии обрести защиту, – под диваном. Они отнесли его в морг [33].
Тем временем на «Левиафане» условия жизни ухудшались еще сильнее. Десантные отсеки были битком набиты больными и умирающими, воздух был спертым и зловонным из-за неэффективной системы вентиляции. Без ежедневной уборки эти помещения быстро превращались в свинарники. Что еще хуже, моральный дух упал до предела. Солдаты, прибывшие из десяти отдельных частей, были призывниками, не имевшими привычки подчиняться одному командиру или армейской дисциплине. «Левиафан» был один в море, без прикрытия, но с гриппом, сбивающим людей с ног десятками каждый час и с почти осязаемым призраком «испанки», крадущейся по кораблю. По мере того как судно пересекало Атлантику, перспектива быть торпедированными подводной лодкой не представлялась столь уж трагической. Внизу картина напоминала последствия сражения. Полковник Гибсон позже писал:
Глава пятнадцатая
Корабль мертвецов