Глупость этих слов стала очевидна уже к полудню. Степняки шли облавой, прочёсывая лес далеко по обе стороны дороги. В труднопроходимых местах конных воинов сменяли пешие. Эти казались страшней всего. Строго говоря, воинов в полном смысле этого слова было среди них немного, много если один из пяти. Остальные, худые, грязные, некоторые в ошейниках, вооруженные часто одними ножами, походили скорее на обозную прислугу. Но эта рвань с муравьиным усердием обшаривала каждую кочку и каждую щель.
Всё скопище катилось по лесу с пугающей быстротой и спрятаться от него не было никакой возможности. Оставалось только бежать и бежать.
И они бежали. Впереди Нечай, в серёдке Саня с барышнями, а в арьергарде, как самые крепкие, Митька с натуральным кузнецом. Вряд ли они были единственными попавшими под раздачу в этот злосчастный день. Время от времени кто-то, невидимый за деревьями, шарахался в сторону, а один раз из под самых ног Нечая с воплем выскочил здоровенный парень в лохмотьях. Кажется, он совершенно обезумел от ужаса, потому что, метнувшись вправо влево, побежал прямо на загонщиков. Было слышно, как те закричали, заулюлюкали, и крик несчастного, сорвавшись на визг, прервался.
— Не дай мне Бог сойти с ума, — отозвалось в мозгу, и Саня удивился тому, что в такую минуту способен вспоминать стихи, раньше он за собой такой способности не знал. Хотя и минуты, подобные этой, раньше на его долю, пожалуй, не выпадали.
— Бежим, бежим, — словно угадав его мысли, подивился Ермощенко. — А ещё жив, и даже не очень запыхался. Что значит, хорошая экология.
— Не могу больше, — Даша села на землю. — Дальше без меня.
— Дашка, не дури, — Вера схватив подругу за плечи, принялась поднимать её, а та слабо отбрыкивалась, всякий раз сползая вниз, стоило Вере ослабить хватку. — Да помогите же кто-нибудь.
— Погоди, — обернулся Нечай. — Не шуми. Чуете? Впереди кричат.
— Присядем, чтоб не маячить, да послушаем, — рассудил Ермощенко, присев рядом с Дашей. Остальные последовали его примеру. Саня же, кавалер галантный, тут же взял Веру за руку, показывая, что кто как, а он тут рядом, помнит и ждёт.
Натуральный кузнец прищурил левый глаз и открыл военный совет. — Нечай, твоё слово.
Древний славянин поскрёб подбородок. — Так, а чего? Сами слышите. Видать, от Речицы тоже загон бежит. А встретятся они как раз тут на этом месте.
Действительно, теперь казалось, что крики и шум раздаются со всех сторон. Правда они звучали уже совсем не так отчетливо, как раньше, а гораздо глуше.
Митька Акимушкин, который, кажется был невысокого мнения о стратегических способностях Нечая, скептически усмехнулся. — Возможно, какая-то часть этих ребят просто обогнала нас и оказалась спереди. Те что на лошадях. Вот они и притормозили, чтоб осмотреться.
— А нам не один чёрт? — Натуральный кузнец всё крутил головой, пытаясь понять с какой стороны исходит общая угроза.
— Не один, — ответил Митька. — Есть шанс просочиться, пока они чухаются. Только не могу сообразить, куды бечь.
— То-то и оно, куды бечь, — высокомерно глянул на Митьку чуткий Нечай. — А ты угадай. Только помни, ошибиться нельзя.
— Саня, — уже чисто для проформы, продолжил Иван опрос. — Твоё мнение? Ну, как историка, хотя бы.
— Геродот писал, что персы, высаживаясь на греческих островах, брались за руки и так, цепью, проходили весь остров, и словно неводом сгребали всё население до последнего человека.
— Этот номер разве что в чистом поле проканает, — вклинился Митька, по которому было видно, что и древних персов он ставит невысоко. — А в лесу, ну-ка, подержись за руки, до первого куста.
Натурального кузнеца исторический экскурс тоже как-то не вдохновил. — История зачисток, от всемирного потопа до наших дней. Очень, конечно, познавательно. А по существу?
— По существу мне сказать нечего, — ладонь Веры, которую всё ещё Саня держал в своей ладони, вдруг показалась ему безжизненной, словно вся кровь разом ушла из неё, и он разжал пальцы. Девушка подняла на него удивлённый взгляд, только сейчас поняв, что не всё время им ходить взявшись за руки, но Саня, вдруг ставший совсем неуязвимым, в том числе и для взглядов, в том числе и для женских, воткнул в землю пику, которую так и таскал всю дорогу на плече, и безучастно побрёл прочь, не проронив ни словечка.
— Чего это он? — Ермощенко, как самый старший, уже вошёл в роль отца-командира, и теперь в его голосе прозвучала несколько преувеличенная заботливость.