Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Как уже сказано, не судьба мне была в тот день испить водицы из источника, что так манил, журчал воображаемой в мечтаниях прохладой, потому что в патриархально густой тени его соседа-великана полным ходом шёл раздольный матаг на сотню доброжелателей и из гущи празднества донёсся громкий крик «Мистер Огольцов!» Долго озираться не пришлось, дружеский, но неодолимый захват окольцевал мой бицепс и седовласый верзила повлёк меня к женскому столу, к сидевшей во главе его молодушке в теле. «Вы же нам преподавали! Меня помните? Как моё имя?» (…ну, во всяком случае, слову «мистер» я их научил, но имя-то как?..)

– Может быть, «Ануш»?

Моя угадка наобум вызвала общий восторг и нежную гордость, что их Ануш до сих пор не выветрилась из памяти преподавательского состава местного Государственного Университета. А её отец, устроитель матага, не послабляя ласкового стиска, повёл опознанного к месту освободившемуся в конце мужского стола, где мигом возникли свежая тарелка с вилкой, чистый стакан и непочатая бутыль тутовки, а тамада уже подымался с новым тостом про родительскую любовь и университетские дипломы…

Карабахская тутовка (самогон выгнанный из ягод шелковицы) по своей убойной силе не уступит «ершу» (смесь водки с пивом в пропорции 50-на-50) и «северному сиянию» (микстура из медицинского спирта и шампанского, да по 50 % от каждого ингредиента). То есть хочу сказать, что ракетное топливо из этой продуктовой линейки требует солидной закуси, несовместимой с принципами веганизма, тогда как в праздничном застолье разве что хлеб да жареная на шампурах картошка прошли бы тест на безубойное питание, ну и нарезанные ломтями арбузы. И всё же, доказать, что веганы тоже брутальные мачо, я браво хлобыстал тутовку на каждый тост, а мой сосед справа по имени Нельсон Степанян (двойной тёзка асса-истребителя времён Великой Отечественной войны) тут же переводил бутыль в пике над опорожненным стаканом, пряча хулиганскую усмешку в своих глазах небесной сини.

А потом мне как-то уже не до Платанов стало… Я немо подобрал свой вещмешок, увязанный с палаткой и спальником, и заложил медленный вираж поперёк склона в поисках уединения, а там, покачиваясь, но чётко контролируя процесс, установил свою одноместную Made-in-China.

Остатки вертикальности и мутнеющего самоконтроля ушли на то, чтоб добрести до ближайшего Дуба и поссать по ту сторону его могучего обхвата… Разворот кругом и шаг по направлению к палатке грубо толкнули меня вспять и шваркнули о бугристый ствол… Вяло и безропотно, спина моя сползла по рубцам коры до самого комля, где я и свернулся умученным калачиком… Сумерки сознания сгустились прежде мглы подступающей ночи. Крохотный кружок смыкающегося горизонта раскачивался в жестокой круговерти, волна неудержимой тошноты подкатила и стиснула, я перевернулся на бок и, балансируя на неустойчивой опоре локтя, блеванул за кряжисто узловатое корневище, затем рухнул обратно на острые грани коры упёршейся в мой затылок.

А рыбки страдают морской болезнью?

~ ~ ~

Дрожь озноба пробудила меня в холодном мраке. Не сразу удалось восстановить навыки прямохождения, но всё же я дошкандыбал до палатки, вплетая по пути изнеможённые, но глубоко прочувствованные стоны в какофонию жуткого воя и сатанинского хохота шакальих стай распоясавшихся на близлежащих склонах.

Эта ночь стала первой, что ткнула меня носом в отчётливую вероятность не дотянуть до предстоящего утра. Пронзённый ужасом, терзаемый острыми когтями, что впились сквозь рёбра грудной клетки, я затаился и ждал рассвета как спасения. Он всё же наступил, но облегченья не принёс, не выручал и жалостный скулёж, однако сдерживаться не осталось сил, всё отжала иссушающая муторность.

Хотя если удалось пережить эту ночь (шатко начинало складываться в сознании), значит надобен я ещё чем-то близлежащему Космосу. Первым делом, надо придти в себя, собраться, ну хотя бы с тем, что осталось…

Инвентаризация выявила недостачу верхнего протеза. Я притопал к Дубу, сел на корточки и тупо потыкал прутиком лужицу застылых блёв в развилке корневищ комля. Нету… хрен тут ночевал, и хрен на весь твой глюпый морда… нужно продрать глаза… давай, я в тебя верю!.

Взгляд с усилием приподнялся выше и вперёд. Ага! Напор прощального попурри ноктюрнов вчера настолько был силён, что протез перепрыгнул лужу и мирно переночевал на полметра дальше—на моховой подстилке—шакалам ни к чему, у них свои зубы на месте, а прочая прожорливая шушера не позарилась на кусок пластмассы за 20 тысяч драм…

Весь дальнейший день я провёл пластом под Вязом рядом с палаткой. Меня хватало лишь на синхронное переползание с тенью кроны дерева типа соловой мокрицы под гномоном диска солнечных часов… ах, как верно сказано «Надо меньше пить!», но—и я уже когда-то пытался это объяснить, не помню уж кому—у моей тормозной системы личные воззрения относительно золотой середины, вот и приходится глушить сколько нáлито…