Киборг-национализм, или Украинский национализм в эпоху постнационализма

Какой методологический прием позволяет писателю Юрию Андруховичу в ответ на новый запрос-идентификацию власти сформулировать концепцию новой посттравматической национальной мужской субъективности в новых политических условиях украинского национального государства? На наш взгляд, основным методом, позволяющим обеспечить новую национальную постмодернистскую мифологию маскулинности, у Андруховича является, как уже было сказано, метод карнавализации украинской культуры в целом и структуры субъективности в частности. Радикально-альтернативным отличием новой постмодернистской национальной трактовки Юрием Андруховичем понятия «карнавала» от известной трактовки Михаила Бахтина является то, что если Бахтин понимал карнавал как оборачивание «верха» и «низа» в культуре как все-таки временное ее состояние, то Юрий Андрухович рассматривает «карнавальность» как ведущую и перманентную характеристику украинской культуры в целом (начиная с украинского барокко, Гоголя и Котляревского).[454] При этом карнавальность украинского типа субъективности, в отличие от концепции карнавальной субъективности как структуры диалогического невротического многоголосия Бахтина, состоит в том, что украинская национальная субъективность реализуется не через внутренний диалогический опыт экзистенциального психологического невротического многоголосного переживания (свойственного, по мнению Андруховича, как раз тоталитарной русской классической культуре; и действительно, идеальной моделью такого типа субъективности у Бахтина является субъективность у Достоевского), а через (внешний) карнавальный перформанс, понимаемый Юрием Андруховичем, в отличие от знаменитого лакановского, как буквальный «маскарад» (наподобие знакового для творчества Андруховича венецианского карнавала) – то есть как буквальная смена различных телесных поз, одежд и масок. Не менее самобытной, отличающейся от знаменитого определения Тынянова является в творчестве Андруховича и трактовка литературного приема пародии – не как пародийного повторения предшествующих литературных нарративов, а как буквального воплощения «смеховой культуры» в любом событии реальности, что он стремится репрезентировать не только в постмодернистких литературных произведениях, но и в многочисленных постмодернистских перформативных акциях и концертах, проводимых им совместно с рок-музыкантами по всей Украине, а в конце 80-х – как организатор украинских постмодернистских литературных групп («бурлеск-балаган-буффонада» («бу-ба-бу») и «Псы святого Юра» и др.).[455] Именно благодаря радикальной карнавальности, присущей украинской культуре, герои Андруховича получают возможность посттравматического наслаждения в ситуации, когда в терминах логики либеральной демократии такое наслаждение (не только ничем не сдерживаемое извне, но и внутренне неограниченное) является логически невозможным. Ведь только благодаря карнавальной уникальности украинской культуры провинциальный, принадлежащий в терминах тоталитарной шовинистской логике к так называемым «нацменьшинствам» субъект в Московиаде способен праздновать свою стажировку в тоталитарной и враждебной имперской Москве в окружении расистски ориентированных «москвок» как непрерывное карнавальное действие, преобразующее обыденные, связанные с выживанием события тяжелой, социально необеспеченной социальной жизни «приезжего» (такие, например, как поход в дешевый пивбар, поездка в метро, сексуальные отношения с социально необеспеченными московскими женщинами или посещение душа в общежитии и т.д.) в трансцендентную ситуацию. Карнавальность украинской культуры помогает и гениальному поэту Станиславу Перфецкому в Перверсии в видимом восхищении его гениальностью окружающих женщин не замечать базированного на структурном социальном неравенстве расизма западных обществ либеральной демократии, потребительски использующих, как оказывается, не только его уникальную национальную экзотичность («национальную душу»), но и его уникальную мачистскую маскулинную сексуальность («национальное тело»). В результате Стас Перфецкий, приехав на элитную конференцию в Венецию и рассчитывая на постмодернистский диалог культур как диалог равных (который, как мы помним, оказался невозможен для другого героя Андруховича Отто фон Ф. в тоталитарной шовинистской Москве), переживает сильнейшее потрясение, когда неожиданно оказывается объектом … сексуального домогательства со стороны представительницы Запада (в лице, конечно же, гротескной американской феминистки по имени Лайза Шэйла Шалайзер), которая тем самым трактует его не как уникального представителя высокой украинской культуры, а как этнический сексуальный объект и предлагает ему в этом качестве заняться с ней сексом, за что обещает помочь опубликоваться в США. Именно поэтому Отто фон Ф. в Москве или Стасу Перфецкому в Европе приходится постоянно доказывать собственную национальную уникальность, преодолевая в символических перформативных действиях жестокие законы социального и расового неравенства и дискриминации. В то же время уникальной особенностью новой стратегией репрезентации национальной маскулинности Юрия Андруховича является то, что всякий раз его литературный герой выходит из этого неравного поединка культур победителем, не только не пережив, но и не почувствовав столь естественную в таких случаях ситуацию травмы.