Книга Балтиморов

– Мне тебя тоже. Я следил за всеми твоими выступлениями.

– А я читала твои романы.

– Понравилось?

– Да. Очень. Я часто перечитываю некоторые места в твоем первом романе. Вспоминаю твоих кузенов. Банду Гольдманов.

Я улыбнулся, по-прежнему держа в руках снимок и не сводя с него глаз.

– Ты прямо оторваться не можешь от этого фото, – сказала она.

– Не знаю, то ли я от него, то ли оно от меня.

Я убрал фотографию в карман и уехал.

В тот день, выезжая из ворот Кевина, я не заметил, что на улице стоял черный микроавтобус; мужчина за рулем следил за мной.

Я свернул на шоссе, и он поехал за мной.

Балтимор, Мэриленд, ноябрь 1989 года

С тех пор как Вуди сказал, что хочет стричь газон у Гольдманов, его просьба не выходила у дяди Сола из головы. Особенно после того, как Арти пришел к ним на ужин и рассказал, как чертовски трудно держать мальчика в узде.

– Хоть в школе ему нравится. Любит учиться, и голова на месте. Но вот после уроков творит невесть что, невозможно же за ним все время приглядывать.

– А что с его родителями? – спросил дядя Сол.

– Мать давным-давно исчезла из поля зрения.

– Наркоманка?

– Да нет, просто слиняла. Молодая была. Отец тоже. Решил, что и один может воспитать мальчишку, но когда завел себе серьезную подружку, дома началось черт-те что. Малыш бесился, готов был драться со всем миром. Вмешались социальные службы, судья по делам несовершеннолетних. Поместили его в интернат, якобы на время, но потом подружку отца перевели по работе в Солт-Лейк-Сити, и папаша пустился за ней через всю страну; женился, наделал детей. Вудро остался в Балтиморе, про Солт-Лейк-Сити он и слышать не хочет. Они время от времени созваниваются, отец ему иногда пишет. Больше всего меня тревожит, что Вудро все время с этим типом, Девоном: тот преступник чистой воды, курит крэк и балуется с пушкой.

Дядя Сол подумал, что если Вуди после школы будет стричь газоны, у него не останется времени болтаться по улицам. Он переговорил с Деннисом Бунсом, старым садовником, почти в одиночку ухаживавшим за всеми садами в Оук-Парке.

– Я никого не нанимаю, мистер Гольдман. Тем более малолетних преступников.

– Он парень стоящий.

– Он преступник.

– Вам нужна помощь, вам же чем дальше, тем труднее справляться с такой кучей дел.

Дядя Сол был прав: Бунс выбивался из сил, но жмотился платить помощнику.

– А платить ему кто будет? – обреченно спросил он.

– Я, – ответил дядя Сол. – Пять долларов в час ему и два вам за обучение.

Бунс после недолгих колебаний согласился, но уточнил, грозно наставив палец на дядю Сола:

– Предупреждаю, если этот мелкий стервец поломает мне инструменты или меня обворует, платить будете вы.

Но Вуди ни о чем таком и не думал. Он был счастлив, что дядя Сол предложил ему работать у Бунса.

– А вашим садом я тоже буду заниматься, мистер Гольдман?

– Наверно, иногда. Но главное, будешь помогать мистеру Бунсу. И слушаться его.

– Я буду хорошо работать, обещаю.

После уроков и на выходных Вуди запрыгивал в городской автобус и мчался в Оук-Парк. Бунс поджидал его в своем грузовичке неподалеку от остановки, и они объезжали сады.

Оказалось, что Вуди – помощник добросовестный и усердный. Через несколько недель на улицы Мэриленда пришла осень. Листва на столетних деревьях Оук-Парка покраснела и пожелтела, а потом дождем хлынула на аллеи. Надо было чистить газоны, готовить растения к зиме и накрывать бассейны брезентом.

А в это время в школе Оук-Три Хряк по-прежнему мучил Гиллеля. Кидался в него шишками и камнями, связывал и заставлял есть землю и сэндвичи с помойки. “Лопай! Лопай! Лопай!” – весело распевали мальчишки, когда Хряк зажимал ему нос, чтобы он открыл рот и проглотил. Если Гиллелю хватало сил, он обливал Хряка презрением и горячо благодарил: “Спасибо за вкусный обед, я как раз в полдень не наелся”. Тогда удары сыпались на него с новой силой. Хряк выворачивал его портфель на землю, швырял книги и тетради в мусорную корзину. Гиллель на досуге начал писать стихи, и тетрадка с ними в итоге, разумеется, тоже попала в лапы Хряку; тот заставил его съесть несколько страниц, предварительно зачитав всем плоды его творчества, а остальное сжег. Гиллель сумел спасти от аутодафе одно стихотворение, которое написал своей тайной любви, хрупкой блондинке по имени Хелена, не пропускавшей ни одного представления Хряка. Он усмотрел в этом знак свыше, собрал всю волю в кулак и поднес стихи Хелене. Та пересняла их и развесила по всей школе. Они попались на глаза миссис Чериот, куратору школьной газеты; та похвалила малышку Хелену за поэтический дар, поставила высокую отметку и напечатала стихи в газете за подписью Хелены.

Перечень походов Гиллеля к врачу становился все длиннее – особенно из-за постоянных воспалений во рту, – и встревоженная тетя Анита в конце концов пошла к директору Хеннингсу:

– По-моему, моего сына в школе обижают.

– Нет-нет, в Оук-Три никого не обижают, у нас есть надзиратели, правила, хартия сосуществования. Мы – школа счастья.

– Гиллель каждый день приходит в рваной одежде. Его тетради либо испорчены, либо их вообще нет.