– Обычные приветствия. Первым делом спросил о моем отце. Я сказала, что отец давно умер. Он принес соболезнования. А потом я нахально спросила: “Так где вы теперь живете? Чем занимаетесь?” Он ответил: “Я довольно долго жил в Америке”. И я: “То есть вы уехали из Ирана?” Он ответил: “Да, уехал, но несколько лет назад вернулся и теперь работаю здесь”. Я не знала, как подступиться с вопросом, женат ли он, есть ли у него дети. Спросила, как поживает его семья. Он глянул с недоумением, и я быстро пояснила: “Ваша мать и сестры”. Он сказал: “Матушка, к сожалению, умерла двадцать лет назад. Сестры вышли замуж, у них своя жизнь. Теперь, когда я в Иране и одинок, мы с ними чаще видимся”. Я насторожила уши. Отличная возможность все выяснить. “Одинок?” – переспросила я. Он сказал: “Да, моя семья осталась в Америке. Что поделать? Дети выросли там, привыкли к той жизни, и жена не захотела уезжать от них”. Ну вот, я получила довольно сведений, и было бы грубо приставать к нему еще и еще, так что я сказала: “Как удачно, что мы встретились! Запишите мой телефон. Если у вас найдется время, буду рада снова повидаться”.
Я расстроилась:
– Что же, он так обо мне и не спросил?
– Не забегай вперед! Записывая мой телефон, он спросил: “Как поживает ваша подруга? Вы с ней по-прежнему общаетесь?” Я чуть не лопнула от волнения. “Да, да, конечно, она тоже будет рада вас видеть. Позвоните сегодня, мы договоримся о встрече”. Ты себе не представляешь, как заблестели его глаза. Он переспросил, удобно ли это будет, – мне кажется, он все еще опасается твоих братьев! Я заверила его: “Конечно, удобно!” Потом я быстро распрощалась и скорее поехала к тебе. Аллах хранил меня, обошлось без аварии. Ну, что скажешь?
Тысячи мыслей проносились в моем уме. Действительно проносились – так быстро, что я не успевала понять, о чем же я собственно думаю…
– Ау! Ты где? – окликнула меня Парванэ. – Что сказать ему, если он позвонит? Хочешь, пригласим его на завтра?
– Пригласим? Сюда?
– Или ко мне домой, или сюда. Лишь бы знать, какие планы у Ширин.
– Какой завтра день?
– Понедельник.
– Не знаю, чем она будет заниматься.
– Неважно. Мы можем встретиться у меня. Мама будет спать, она ни на что не обращает внимания.
– Но к чему строить планы? Не нужно этого.
– Нюня! – поддразнила меня подруга. – Неужели тебе не хочется его увидеть? Как бы то ни было, он наш старый друг. В этом нет ничего дурного.
– Не знаю, – сказала я. – Я так растеряна, ничего не могу сообразить.
– Это не новость. Как что, ты всегда теряешься.
– Мозг не работает. Руки-ноги трясутся.
– Полно! Тебе ведь не шестнадцать лет.
– Вот именно! – сказала я. – Мне давно не шестнадцать. Бедняга перепугается при виде меня – на кого я теперь похожа!
– Чепуха! Не ты одна постарела – он, знаешь ли, тоже. Да и Хосров говорит, что ты, словно керманский ковер, с годами только лучше становишься.
– Оставь! Мы обе понимаем, как сильно мы постарели.
– Пусть, главное, чтобы другие не догадались. А мы никому не скажем.
– Разве люди слепы? Мы сильно изменились, и этого не скроешь. Мне на себя и в зеркало-то смотреть противно.
– Перестань! Ты говоришь так, словно нам по девяносто, а ведь нам всего сорок восемь! – перебила меня Парванэ.
– Нет, дорогая, себя-то зачем обманывать? Не сорок восемь, а пятьдесят три.
– Браво, молодец! – восхитилась она. – При твоих способностях к математике ты могла бы затмить Эйнштейна.
И в эту минуту вошла Ширин. Мы с Парванэ затихли, как две провинившиеся девчушки, напустили на себя чинный вид. Ширин расцеловалась с Парванэ и, не обращая на нас больше внимания, проследовала в свою комнату. Мы переглянулись и захохотали.
– Помнишь, как мы прятали бумаги, когда в комнату врывался Али? – сказала я.
Парванэ глянула на часы и вскричала:
– Боже! Время-то, время! Я обещала маме обернуться за четверть часа. Она же вся изведется. – Заматываясь в чадру, она добавила: – Сегодня я уже к тебе не приду. Если он позвонит, я позову его к себе на завтра, к шести. У меня безопаснее… Но ты должна прийти заранее. Короче, я позвоню.
Я пошла к себе в комнату и присела за туалетный столик. Пристально всматриваясь в зеркало, я пыталась отыскать ту, кем я была в шестнадцать лет. Внимательно изучила морщинки вокруг глаз: при улыбке они прорезались глубже. Две глубокие линии от ноздрей к губам. Красивые круглые ямочки на щеках – когда-то госпожа Парвин утверждала, что они становятся глубиной в дюйм, стоит мне улыбнуться – превратились в длинные рытвины, параллельные этим носогубным складкам. Кожа, в юности гладкая, светившаяся изнутри, поблекла и начала обвисать, на щеках я заметила пока еще бледные пятна. Веки утратили упругость, из-за темных кругов под глазами сами глаза не казались уже такими блестящими. Роскошные темно-рыжие волосы, падавшие волной до талии… вполовину не столь густые, короткие, ломкие, и, сколько ни крась, опять пробиваются седые корни. Изменился даже взгляд. Нет, я уже не та юная красавица, которой был очарован Саид. И так я сидела в растерянности, искала и не находила себя в зеркале, пока меня не пробудил голос Ширин.