Код одиночества

Одной из возможностей (и Алексей рассматривал ее всерьез) было физическое устранение всех трех братьев, но ее он отверг: слишком опасно. Смерть трех отпрысков миллионера вызовет большие подозрения.

Первой жертвой интриги Алексея стал Игнат – с ним оказалось проще всего. Как узнал адвокат, задействовавший продажных французских полицейских и шпиков, старший сын Беспалова предавался в Париже кутежам, тратил отцовские деньги направо и налево, вел себя крайне вызывающе. Но это не могло послужить причиной разрыва между отцом и сыном: Афанасий Игнатьевич хотя и не одобрял праздного, по его мнению, увлечения отпрыска мазней, все же надеялся, что тот наконец-то образумится и вернется в Россию, где займется «настоящим делом».

Пролистав досье на Игната с приложением целого ряда фотографий, Алексей понял, как он разделается со старшим братом. Адвокат по его приказанию послал из Парижа Беспалову телеграмму от имени Игната: «Настал час моего триумфа. Знаю, что ты будешь в Париже. Жду тебя у себя 14 февраля».

Беспалов-старший в самом деле отправился во французскую столицу, чтобы лично присутствовать при переговорах касательно покупки у нескольких разорившихся аристократов их земельных угодий и замков. Как Алексей и ожидал, он вернулся из Парижа в отвратительном расположении духа и первым делом заявил, что у него отныне только два сына – Кирилл и Василий.

– Игнат для меня умер! – бушевал он. – Я немедленно вычеркну его из завещания и лишу ежемесячных выплат! Теперь пускай сам зарабатывает на свою распутную жизнь, даже если он приползет ко мне на брюхе, я не дам ему ни гроша!

А дело было так. Адвокат доложил Алексею, что встреча отца и сына прошла, как и было задумано, 14 февраля. Игнат как раз устраивал у себя карнавал по случаю Дня святого Валентина, и уж кого-кого, а собственного отца он там видеть никак не желал. Беспалов заявился в старинный особняк в Девятом округе в самый разгар празднества и едва не лишился дара речи, попав в пеструю, полуголую, пьяную толпу. Ладно бы, если бы Игнат бездумно тратил отцовские деньги на развлечения, – Беспалов в молодости сам любил куролесить. Ладно бы, если бы Игнат нюхал кокаин и напивался вдрызг, – Беспалов сам мог пить водку ведрами. Ладно бы, если бы Игнат устраивал свальный грех с певичками из варьете или с танцовщицами канкана, – Беспалов сам постоянно обманывал свою супругу, чем и свел ее в могилу. Но такое...

Афанасий Игнатьевич, в тот день войдя в особняк, сначала поразился тому, как сын умеет праздновать, и решил, что Игнат наверняка унаследовал широту натуры от отца. Внимание миллионера привлекла высокая рослая девица в облегающем переливающемся платье. Зазывно улыбаясь, она поманила за собой Беспалова, и они попали в темную комнату. Афанасию Игнатьевичу никогда не требовалось повторять приглашение дважды, и он уже вовсю лапал смазливую француженку: не отказываться же, в самом деле, от приключения на дармовщинку, тем более если дама сама того хочет.

Велико же было удивление, возмущение и негодование Беспалова, когда, повалив размалеванную французскую девицу на кровать и задрав ей платье, он вдруг понял, что никакая это вовсе не девица, а мужик, и болтавшееся между его ног немалых размеров естество красноречиво о том свидетельствовало. Бабахнув содомита промеж глаз пудовым кулаком, Беспалов, крестясь и матерясь, натянул штаны и выскочил как ошпаренный из комнаты. И тут-то он понял, что на срамном празднике сыночка нет ни единой женщины, а те, которых он принимал за таковых по причине дамского облачения, на самом деле были грешниками мужского полу. Одним словом, в особняке Игната занимались тем, что, согласно библейскому преданию, практиковалось в Гоморре и вызвало гнев Господень.

Отшвыривая полуголых, а то и вовсе голых, размалеванных, украшенных перьями или золотистыми да серебряными блестками парней, Беспалов взбежал по лестнице наверх, разыскивая своего непутевого сынка, – и застал его в спальне, в компании с двумя иродами, совершавшими такое, от чего глаза у Афанасия Игнатьевича на лоб полезли, нижняя челюсть отвисла, а борода встопорщилась.

Беспалов перекрестился и попятился назад; Игнат, завидев отца, ойкнул; два ирода нежно залопотали по-французски. Афанасий Игнатьевич схватил стоявшую на мраморной колонне вазу льежского фарфора и швырнул ее в гнусную троицу – ваза шмякнулась об стену и разлетелась на мелкие осколки.

– Papa, я тебе все сейчас объясню! – закричал Игнат, спрыгивая с кровати.

Беспалов подскочил, как будто к нему двигался нечистый дух, и заявил:

– Вот что скажу я тебе, окаянный, – больше нет у меня старшего сына!

– Но, papa... – не терял надежды образумить родителя Игнат. Однако Афанасий Игнатьевич с небывалой силой толкнул своего первенца в грудь, и тот полетел на пол. А миллионер выскочил из спальни, отталкивая попадавшихся на своем пути молодчиков. Ему хотелось одного – как можно быстрее покинуть сатанинский вертеп.