– Да уж… – В голосе у циркачки проскочила хрипотца. – Кхм. Спасибо. Вот не думала, что в этом стылом городе такие люди отыщутся… тёплые. Вы-то мне с первого взгляда, если честно сказать, той ещё гордячкой показались. Спустилась вся такая разряженная дамочка, принялась указывать направо и налево…
Право, только долгий – и подчас острый до горечи, словно красный бхаратский перец, – опыт дружбы с Эллисом позволил мне в этот момент удержать улыбку.
– О, благодарю за комплимент. Вы слишком добры ко мне, мисс Ишервуд.
Она бросила настороженный взгляд искоса.
– Смеётесь?
Я тотчас же попыталась изобразить то особое, одухотворённое выражение лица, которое бывало у леди Клэймор при виде некоторых безобразных – и старинных – полотен.
– Нет, что вы. Разве гордость – причина, чтобы устыдиться? Ведь даже святая Роберта Гринтаунская говорила, что женщине надлежит быть гордой ровно в той мере, которая помогает оставаться благочестивой и не отступать от верного пути, ибо гордость – щит от соблазнов. И, безусловно, я польщена, что вы оценили прекрасную работу моего портного, – не удержалась я от дополнения, не забыв, однако же, скромно опустить очи долу.
Фея прищурилась.
– Нет, сейчас вы точно смеётесь! – произнесла она порывисто, впрочем, кажется, не обидевшись. – Вот и доктор ваш точно такой же: не поймёшь, серьёзно он говорит или шутить изволит.
– Доктор?..
Тут я немного растерялась: слишком уж много докторов так ли иначе коснулись этого дела.
– Нэйт… Натаниэл Брэдфорд, – быстро поправилась Фея, нервным жестом заправляя выбившийся из-под шляпки локон, и на мгновение прикусила губу. – Он… очень добр. Он часто навещает меня.
Все рассказы Эллиса о его беспутном, влюбчивом друге тут же промелькнули в моей памяти. Нехорошо, разумеется, сплетничать за спиною у хорошего по большому счёту человека, да и мисс Ишервуд не похожа на юную наивную девицу, готовую наложить на себя руки из-за интрижки с завзятым сердцеедом. Но, вступая в определённого рода отношения, некоторые… скажем так, особенности характера и биографии вашего рыцаря лучше узнать заранее.
– Ах, доктор Брэдфорд, – откликнулась я. И продолжила непринуждённо: – Да, он настоящий джентльмен, могу подтвердить это, не покривив душой. В Управлении спокойствия его весьма уважают, и, кроме того, он по-своему не раз поспособствовал торжеству справедливости: многие преступники оказались там, где им самое место, исключительно благодаря его талантам. Он также с достоинством переносит удары судьбы, и даже четыре несостоявшихся брака…
– Четыре – что?!
Лицо у Феи стало воистину потрясённым, словно на какое-то время даже ужасающие смерти последних дней перестали занимать её мысли. И не знаю, как бы я ответила на вопрос, но, видимо, сама судьба уберегла меня от прогулки по тонкому льду человеческих симпатий.
Распахнулось вдруг окно на третьем этаже моего особняка, и две руки в чёрных перчатках выбросили наружу что-то довольно большое.
И, судя по звуку падения, стеклянное.
– Воры? – быстро спросила мисс Ишервуд. С уверенностью бывалого бойца она отбросила романтические томления и трагические переживания, приготовившись защищаться либо атаковать; и её, кажется, ничуть не смущало отсутствие достопамятного ружья. – Или что-то похуже?
У меня вырвался вздох.
– О, гораздо хуже, – сумрачно ответила я. – Гости, которых я не имела удовольствия приглашать. Но не беспокойтесь, мисс Ишервуд, ваши тайны останутся при вас, а нашу беседу никто посторонний не сможет подслушать: мои гости, к счастью, ни слова не понимают по-аксонски.
…Как мне пришлось удостовериться в последние недели, судьба обожает шутки, причём смешными они кажутся только ей самой. Я хотела предложить Фее Ночи безопасную, спокойную гавань и, что греха таить, произвести наилучшее впечатление, однако стоило нам переступить порог особняка, как мы оказались втянуты в безобразный скандал. На втором этаже, в галерее, что-то звенело и гремело, и голос Паолы, необыкновенно высокий для неё и вибрирующий от обиды, быстро-быстро выговаривал что-то, вклиниваясь в арию на двоих в исполнении темпераментной четы де Нарвенья. Дважды за полминуты прозвучало зловещее слово «матримонио», и я, даже не зная романского, примерно догадывалась, что оно означает.
Всё-таки предположения наши оказались верными, и почтенная матушка заговорила с Паолой о браке.
– А, дорогая племянница! – окликнул меня Клэр, перегибаясь через перила. Он, весьма довольный, более того, разрумянившийся от удовольствия, стоял на площадке между первым и вторым этажами, где лестница расходилась надвое; рядом белый от ужаса мистер Чемберс что-то цедил из коньячного стакана, судя по запаху – успокоительные капли. – Вы как раз вовремя… О, вы с подругой? – заметил он мисс Ишервуд, но даже не попытался принять более достойную позу. – Представите нас друг другу?
Наверху раздался дробный, стеклянный дребезг. Хвала Небесам, что в галерее второго этажа мы не держали дорогого фарфора!