Когда наступит тьма

Все началось (или продолжилось) в музее Риго в Перпиньяне. Я уже все подготовил, чтобы завладеть своим автопортретом. Я уже стоял посреди зала с красными обоями и внимательно вглядывался в картину. Скажу вам честно: я был изумлен, что Ригау, жившему в семнадцатом веке, удалось так точно меня изобразить. Просто невероятно. До такой степени, что один из немногих забредших в музей посетителей бросил на меня укоризненный взгляд, который, казалось, говорил: «куда это направился Риго, или забыл, что его место на холсте», а я в то время думал: «ведь это даже не фотография, это сам я на картине». Понимаете? Такое ощущение, когда не знаешь до конца, где ты и кто ты. И вот, когда в зале других посетителей не было, я подошел к картине поближе: вот так штука!.. Я подошел к ней так близко, что хоть и вижу по вашим глазам, что вы мне не верите, но я оказался внутри, на картине, в шутовском тюрбане, а прямо передо мной, из комнаты с красными обоями, с изумлением глядел на меня я сам. А может быть, со страхом. И тут, чуть-чуть скосив глаза, я понял, что вижу уже не красные стены музейного зала; передо мной снова был мой двойник, в покрытом пятнами художническом фартуке, и смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Вместо дурацкого тюрбана голова его была повязана косынкой, наверное, для того, чтобы не пачкать волосы краской. Близнец глядел на меня пристально, как будто изучая модель перед тем, как приступить к работе. Держался он преспокойно. Я, напротив, перепугался.

– Откуда вы взялись? – спросил он с упреком.

Я указал на холст, над которым он работал, но увидел, что на нем изображен пейзаж или набросок пейзажа на заднем плане для еще не написанного портрета.

– А? – настаивал художник.

– Из… Из Перпиньяна. Я был в Перпиньяне.

– Mon Dieu![42] Но ведь мы в Париже.

Он был не особенно испуган. Я же, напротив…

– Этого я и опасался, – сказал я.

Нас окутало густое молчание, перемешанное с запахом масляной краски. Пытаясь как-нибудь разрядить обстановку, я заговорил:

– Меня зовут Синто. Жасинт.

– Как и меня. – Он внимательно на меня взглянул. – И вы моя точная копия.

– Это вы моя точная копия.

– Какая разница. Но откуда вы взялись?

Нелегко было объяснить ему, что я пришел из еще не наступившего времени… Особо он мне не поверил, но и не обеспокоился.

– Послушайте, Жасинто: я путешествую в созданных мной пространствах. Я иногда по-настоящему в них исчезаю… Мне кажется, что я имею на это право. Но ваши рассказы о путешествиях во времени…

Итак, мой двойник ничуть не скрывал, что путешествует внутри своих картин. Только некоторых картин, впоследствии признался он. Но есть нечто еще более невероятное…

– Что же?

– То, что вы вылитый я.

– Может быть, вы и я – один и тот же человек.

– Bêtises[43].

– Необязательно. Меня зовут Ригау, как и вас.

– Не только Жасинтом?

– Меня зовут Синто Ригау-и-Серра.

– Шутки шутите. – Он поглядел на кончик кисточки, на котором было чуть-чуть засохшей краски. И положил кисть на стол. – Вы тоже родом из Перпиньяна?

– Нет, из Баньолеса.

– Это не так уж далеко от Перпиньяна[44]. Вы художник?

– Нет. Я профессиональный вор.

Он замолчал. Потом поглядел мне в глаза и рассмеялся:

– Как и я!

– И вы? Но вы же художник!

– Да, но когда назначаю цены на картины… храни меня святой Ферриол.

Честно говоря, я не знал, подшучивает он надо мной или нет. И на всякий случай посмеялся немного, одними уголками рта. Так, как смеется человек, не знающий, куда себя девать.

И тут я понял, что тоскую о том, что оставил позади. А может быть, меня пугала неизвестность? Что бы это ни было, того, что произошло после, я так до сих пор и не осознал.

Я вышел из мастерской Ригау, не прощаясь, но вместо того, чтобы попасть на парижские улицы стародавних времен, увидел, что иду по проселочной дороге, изъезженной колесами телег, где все пропитано запахом свежей соломы. «Вот так штука», – сказал я себе и обернулся назад, чтобы вернуться в мастерскую Ригау, но там было только поле и стоящие рядами снопы, не лишенные некоего очарования. За моей спиной вставало солнце и грело мне затылок, становилась видна моя тень. Передо мной, еще чуть поодаль, виднелись первые дома незнакомого поселка; а посреди дороги, метра за три от меня, стояла, подбоченившись, красавица-крестьянка и насмешливо улыбалась:

– Куда вы собрались с эдакой тряпицей на голове?

Инстинктивно, чтобы не становиться посмешищем, я попытался стянуть с головы тюрбан, но ничего у меня не вышло, он будто прирос к моей коже.

– Где мы? – спросил я вместо ответа.

– Еще один… – И вздохнула, набираясь терпения. – А где же нам, по-вашему, быть?

– Об этом-то я вас и спрашиваю.

– И тоже на «вы» меня зовет.

Я подошел к девушке поближе. Должен признаться, была она необычайно привлекательна, и уходить от нее мне никуда не хотелось.

Я оглянулся назад, на солнце, встающее из-за расположенного немного в стороне холма, и вздохнул полной грудью.

– Как давно я не чувствовал запаха свежескошенной пшеницы!

– Да-да. И росы, и коровяка, не так ли?