Когда смерть – копейка…

– Он тогда был у меня в Москве, совсем недолго… Надо уехать мне отсюда, Глебушка, не могу я здесь, пойми! Жить среди этих, делать вид, что ничего не произошло и не происходит… Я просто не мо-гу! Ведь я тоже чувствую, что это кто-то один их них всё это сделал…, с Маришкой-то. Молчи, прошу тебя! Ничего не говори, не оправдывай никого, и сам не оправдывайся. Ты здесь не при чём. Я уеду. В Москву, наверно…

Воскресенье. 14.16.

Больница

Халаты им выдали быстро.

– Только не падай ему на грудь. Чего-нибудь обязательно поломаешь. И постарайся не плакать, прошу тебя.

Капитан Глеб осторожно приоткрыл дверь и, бросив испытующий взгляд внутрь палаты, пропустил вперёд Жанку.

В небольшом помещении было тихо и совсем не так сильно пахло лекарствами, как в коридоре.

На высоком стуле в изголовье кровати, с раскрытой книжкой в руках сидела Эмма.

– А ты чего здесь делаешь, волшебница?!

– Мама велела ждать её. И за папой присматривать.

Жанка всё-таки не сдержалась.

На бледном лице Вадима выделялись большие смеющиеся глаза. Очки, сдвинутые вверх, на лоб, придавали ему, впрочем, как и всей его палате, удивительно несерьёзный вид.

– Да вы садитесь на ту койку, там никого нет, не занято, я сегодня здесь один, вроде как боевой раненый генерал. При Бородине.

Устроив Жанну на свободном стуле, Глеб легкомысленно плюхнулся на соседнюю кровать и сразу же, проскрипев всеми пружинами, смешно завалился на спину.

– Ну вот, неумеха тоже мне, привыкай давай! Знаешь, как нам, контуженным, трудно в таких условиях приходится?!

Сквозь слёзы молча улыбнулась и Жанка.

Назаров продолжал клоунаду.

– Как объясняет про меня своим подругам главная санитарка Петровна: «Энтот пациент был испепещрён жестокой дробью ну, прямо-таки в хлам…».

– Как лечат-то?

Жанка сложила кулачки у подбородка.

– Всё хорошо, сотрудницы приветливые, кушать заставляют часто и помногу. Колбасу совать в рот одной рукой у меня уже получается, но на горшок всё равно ходить неудобно.

– Ну, вот… Я живой. А вы чего там себе напридумывали, а?! Ну, посмотри-ка на меня, плакса! Вот с кого пример нужно брать! Учись у мужчины!

Поморщившись, Назаров улыбнулся и одновременно подмигнул Глебу.

– Ну и балбес же ты! Говорил я тебе тогда, на борту, чтобы вытаскивал быстрее из-под дивана ружьё, отстрелялись бы как-нибудь от супостатов… Я же потом уже вспомнил, рассказать надо было тебе тогда в первую очередь! Представляешь, с самого Нового года мне какой-то кретин названивал по этим участкам, угрожал. Ну а я, как только яхту на воду по весне скинул, так сразу же ружьё от Серого забрал и спрятал в каюте, мало ли чего.… А ты, растяпа, не понял меня сразу-то! Не охотник ты, капитан Глеб, нет!

– Не хватало нам ещё там ковбойскую перестрелку устроить! И так еле увели свой корабль из-под огня вражеских крейсеров!

Жанка с жалостью смотрела на обоих.

Вадим не унимался, толкая в колено Глеба.

– А как ты разворачивал «Стюардессу» в протоке, помнишь? Чего-то с движком у тебя еще было, да? Глох, вроде?

– Да пару раз глох…

– Потом у меня поплыло всё вокруг, в мозгах-то, вроде как бы уснул. Очнулся вот, когда этот…

Продолжая смешно морщиться, Назаров медленно повернул голову снова к Глебу и с гордостью посмотрел на него.

– Представляешь, картина – этот вот бугай тащит меня, окровавленного и почти неживого, совершенно так неаккуратно с причала к дежурке. Идёт с телом друга на плечах, сам шатается, да еще и орёт по сторонам!

Глеб Никитин чуть наклонился в сторону, легонько щелкнул притихнувшую Эмму по носу.

Облизнув пересохшие губы, Назаров продолжал повествовать.

– Мужики тут выскочили, кто был на причалах, а он тащит меня и орёт на всех: «Скорую! Быстро…! Ментовку вызывайте! Быстро! Всех урою, если не спасете моего славного кореша Назара!». Очки даже мои в траве подобрал, а меня не бросил!

Вадим ещё раз вздохнул, улыбнулся и Жанке, и Глебу.

Глеб смущенно отмахнулся.

– Прямо великий и ужасный…

– Ну, и что? И великий, и ужасный. Слушай, я так тогда и не вспомнил, тебя же Гудвином ещё в школе мы начали называть, или это уже потом, в твоей мореходке?

– В мореходке. Я книжку про него наизусть знал. Чуть что – вспоминал при случае. Так и назвали. Потом уже на промысле позывной такой выбрал для переговоров со своими. Чтобы не перепутали.

С одинаково строгими лицами Эмма и Жанка молча участвовали в важном мужском разговоре.

– Послушай, когда я там у тебя на спине отдыхал, а ты орал на наших мужиков, дурная мысль почему-то пришла в меня. Ты так гладко матерился на причале – я и подумал, ведь ты же в школе-то вроде заикался же, да? Комплексовал ещё вроде, или я чего путаю, Глеб?

Вадим в полный голос расхохотался и сразу же нехорошо закашлялся.

– …Тут я у него мотаюсь под мышкой, весь такой раненый, а он речугу толкает гладко так, как депутат какой-нибудь важный: порешу, мол, всех, кто на дружбана моего коварно покушался!

Он незаметно покосился на часы, лежащие на тумбочке.

– Проголодался?

– Да нет… Людмила сейчас должна уже прийти.