Когда смерть – копейка…

Смахнув раз в пятый, наверно, рукавом с лица крохотные непослушные слёзы Виталик с надеждой посматривал на капитана Глеба. Тот, хмурый, не отрывал взгляда от скатерти, всё чертил там черенком ножа что-то уж совсем непонятное. Данилов продолжал делиться с кухонной тишиной своими различными впечатлениями.

– Как вспомню… Первого мая было тепло, нормально, солнце, а второго, когда мы поехали на реку-то, прохладно уже стало, с реки поддувало по-хорошему. Оделись все нормально, в куртках, Назар-то вообще был в камуфляже. Хорошо, что одеться так догадались, посекло нас, но несильно, через одежду-то… Назар тогда суетился всё, глушануло его, ну, так, вроде не очень; он как шальной, схватил Маришку, тряс всё её. Она-то уже не дышала, а он, как придурок, трясет её, дыхание вроде стал делать ей искусственное, я разозлился, насилу оторвал его от девки, чуть не отоварил его там сгоряча-то… Д-да, дела наши, делишки…

Не решаясь прервать непонятное и, поэтому страшное молчание Глеба Никитина, Герман опасливо затих и осторожно потянулся вилкой к солёным грибам.

Воскресенье. 18.05.

Мальчишник

Истерика Марека впечатляла.

Ворвавшись в квартиру Панасенко, он начал верещать ещё с порога.

– Серого убили! Убили! Свояк мне только что, сейчас, звонил, говорит, что весь их полицейский отдел на ушах стоит. Сначала его избили, на лбу синяк, бровь разбита! Оглушили, наверно, Серегу, а потом повесили. Это из-за денег, я знаю, я точно знаю, и из-за долгов его дурацких!

Взъерошенный, в турецком джемперке с оленями и мятых серых брюках, Марек суматошно скакал через всю кухню от двери к балкону, дергая за руки то одного приятеля, то другого. На его худенькой скуле бело выделялся мощный слой пластыря, левый локоть был забинтован так же прочно и толсто.

Герман сграбастал его за одежду.

– Стоп, не суетись, остынь. Плесни-ка ему коньячку, Виталик.

Марек громко глотнул, выдохнул и чуть не отшвырнул пустую рюмку.

– …Свояк говорит, что натоптано там, вокруг дачи, немного, следы все женские, от туфель, на земле у входа, и помада ещё есть на стаканах. Может наркоманки это, в поселке-то у свалки их полно, они молодые ведь, жилистые, запросто подвесить Серегу могли, да ещё и оглушённого-то…

Настойчиво прижимая Марека к диванчику, Данилов с негромкой солидностью продолжал его уговаривать.

– Садись, садись, сейчас ты нам всё подробно расскажешь, без истерики. Выпей ещё, продышись.

И опять…

Промежутки тишины, всё чаще и чаще возникавшие в последние минуты в небольшой кухоньке, напоминали сгустки страхов с мерзким запахом погребального ужаса. Заботливо задавленный Германом в угол дивана, Марек жевал бутерброд, Виталик, блестя мокрыми глазами, примостился на стуле у краешка стола.

Со сжатыми за спиной кулаками капитан Глеб продолжал стоять у балкона, прижимаясь лицом к стеклу. И тоже молчал.

Первым тихо крякнул Марек.

– За Серого бы надо выпить.… Вроде как помянуть.

Со всей ответственностью Герман опять взялся за бутылку. Подняли.

– А ты чего, Глеб…? – Виталик осёкся.

– Я потом.

Данилов недоуменно поднял брови и взглядом показал мужикам на Глеба. Марек продолжал морщиться на выпитый коньяк, Виталик с такой же растерянностью пожал в ответ плечами.

Пару минут они трое опять дружно молчали, одинаково стуча вилками по тарелкам.

Первым пробило почему-то Виталика.

– Да не наркоманы это к Серому-то вломились! Чего ты выдумываешь-то хоть, чепуху-то какую напрасную говоришь! Если бы бомжи его оглушили, то просто бы котелки да ложки алюминиевые у него выгребли бы и приемник бы взяли – и всё, и сбежали бы, а вешать-то человека им незачем, таким гадам кайфу от этого не прибавится.

И Данилов, тяжело сопя, снова повернулся к Азбелю.

– Чего у Серого из вещей-то пропало, Марек, не знаешь?

– Да нет, только-только сейчас его жену на дачу повезли на опознание. Самого-то Серёгу сосед по даче нашёл, шёл мимо, увидел, что дверь в домик весь день открыта, ну и заглянул… Сосед-то этот и опознал его, фактически, когда полицию вызвал.… Теперь им жену ещё нужно туда доставить, для порядка.

Над столом под свет абажура чуть ли не по пояс высунулся Герман.

– Чего тут базарить лишнее, всё срастается?! Наркоши это свалочные, верняк! Практически все мои знакомые кореша, у кого в том обществе дачи-то, говорят, что частенько к ним эти уроды залезают. И бабы у них такие же грязные и наглые! Если бы мужики туда вломились, то они по-другому Серёгу гасили бы, ведь у него рядом с печкой и ножей куча, и топор в чурбаке воткнут.

– Нет, что ты! Сковородой его бабы явно оглушили. А что, вполне женский инструмент, сажа-то на лице у Серого от неё и осталась. Ещё этот, ну как его, эксперт, говорит, что и узел-то на петле какой-то дурацкий был, по-бабски намотанный.

Не поворачиваясь от балкона, капитан Глеб бросил Мареку через плечо.

– Не говори ерунды.

Тот уже не унимался.