Когда Судьба настаивает

– Нет, у меня был белый пушок, как папа говорит.

– Ну, значит, у твоего малыша тоже будет пушок. Он уже пинается?

– Еще нет.

– Принято считать, что, как только мамочка услышала первые толчки, это значит, что ровно половина срока беременности. Но я не помню, когда я почувствовала первые толчки, так что не берусь утверждать, что это верное мерило срока беременности.

– Да, понятно, – Вильма явно усмехнулась.

– У тебя есть какие-то предпочтения в еде?

– Вы сейчас про те закидоны беременных? Нет. Ничего такого нет у меня. Разве что красную икру ложками готова есть.

– О! Это хорошо, значит, не будешь от икроножных судорог ночами мучиться! Икра богата магнием. Только будь, пожалуйста, аккуратней, икра может вызвать аллергию. Аллергия у тебя – аллергия у малыша.

– Да? Хорошо, буду. Спасибо.

– Вильма, у меня нет твоего номера телефона, ты могла бы мне его дать?

– Зачем? – тут же насторожилась девушка.

– Я не буду слишком часто звонить, но я бы хотела быть в курсе твоих дел. Согласись, это не очень удобно, если я буду звонить твоему отцу.

– Хорошо, я Вам его напишу, – услышала Лиза через долгих десять секунд.

– Хорошо. Я буду ждать. И, Вильма, я хочу, чтоб ты знала, я хочу быть в жизни твоего ребенка. Позволь мне быть рядом с тобой и малышом.

– Хорошо. И я Вас услышала, – произнесла Вильма в трубку уже более спокойным тоном и, прежде, чем она нажала на отбой, Лиза услышала на заднем фоне голос Германа, который задал вопрос:

– Кто звонил?

Ответа девушки она уже не слышала. Это было уже и неважно. Лизе хватило услышать голос Германа вот так, на периферии, а её сердце уже сделало кульбит. Нет, хорошо, что Вильма ответила на её звонок! Не ожидала Лиза от себя такой реакции. Совсем не ожидала. А ведь она думала, что отпустило её. Хотя, что там было отпускать? Не было же ничего.

– Вильма, с кем ты говорила, и почему ты отвечаешь на входящие звонки на моем телефоне? – Герман стоял в дверном проеме, опираясь на палочку. Перелом на ноге уже сросся, но ходить без палочки было больно, да и быстро ходить у него ещё не получалось.

Герман был в кабинете, говорил по другому телефону, оставив этот, личный, на тумбочке у кровати. На этот личный номер звонили только самые близкие люди: родители, Вильма, в экстренном случае мог позвонить секретарь. С него же Герман звонил Элизабет. Она была единственная женщина, не родственница по крови, которая знала этот номер.

– Извини, пап, – дочь неожиданно смутилась, – я думала, она…

Вильма оборвала сама себя и замолчала. На дочь это было совсем не похоже.

– Она? – Герман не верил своим ушам, – Элизабет?

– Да. Она хотела знать, как я себя чувствую. Мы говорили обо мне, и о том, как протекает беременность!

– И?

– И я обещала ей написать свой номер телефона, чтобы она звонила не на твой номер, – закончила дочь тихо.

– Хорошо, – Герман сказал это спокойно, надеясь, что его голос его не выдал. Он открыл чат общения с Элизабет и написал номер дочери, подписав её имя. Сообщение улетело. Он видел, что Элизабет его прочла. Он кивнул и прокомментировал:

– Я отправил Элизабет твой номер. Переслать тебе её номер?

Дочь помолчала, а потом неохотно, словно ломая сама себя, произнесла:

– Да, пришли, пожалуйста.

– Хорошо, – механически повторил он и опять открыл свой телефон, нашел номер Элизабет и отправил его дочери.

У Вильмы пиликнуло входящее сообщение. Она проверила телефон, кивнула:

– Получила. Спасибо!

Вильма двинулась на выход из его комнаты, остановилась нерешительно и вдруг произнесла:

– Пап, прости меня, а?

Хотела добавить что-то ещё, но так и не решилась, вышла, тихо прикрыв за собой дверь. А Герман аккуратно опустился на кровать и лишь затем медленно выдохнул. Элизабет позвонила ему сама. Она позвонила ему, а трубку сняла Вильма. И, судя по настроению дочери, эта удивительная женщина что-то затронула в душе Вильмы. В словах дочери не было агрессии, он, конечно, слышал только самый конец их с Элизабет разговора, но то, что Вильма говорила совершенно спокойно и даже чуть виновато – это было совершенно точно.

Вдруг его телефон ожил входящим сообщением от Элизабет:

"Спасибо за номер телефона дочери!"

Она писала что-то ещё, но потом стерла. Герман видел это и, затаив дыхание, ждал. Просидев, глядя на телефон, несколько минут, он понял, что Элизабет не решилась писать что-то ещё. Точнее, передумала. Он отложил телефон на кровать. Отложил, потому что понял, что пальцы дрожат. Он не забыл эту женщину. Таких женщин, как она, не забывают. Её подарок лежал в прозрачной, плотно закрывающейся коробке у него в столе в кабинете. Ему вдруг остро захотелось вдохнуть её запах. Герман сделал глубокий вдох и медленно выдохнул успокаиваясь. Лишь когда он увидел, что пальцы не дрожат, он взял свой телефон и, аккуратно встав с кровати, направился в кабинет за нюхательным допингом, как он окрестил эту процедуру сам для себя.

Об этом его персональном допинге никто не знал. Ящик стола, где лежала эта заветная коробочка с брошью, запирался на ключ.