Командировка

Много раз отпихнутый от каких-то прилавков, оглушенный, возбужденный, с неизвестно отчего забившимся в ребра сердцем, я наконец увидел то, что искал. Женщина в цветастом восточном халате держала в кулаке веер самодельных деревянных шариковых ручек, ярко и аляповато раскрашенных. На два рубля я купил десяток. Потом течение прибило меня к грузовику, с которого парень в спецовке продавал тупорылые, необычного вида мужские ботинки на гигантской платформе. Чтобы стать выше ростом, я не задумываясь отвалил четвертной. И совершил ошибку. Миновав продовольственные ряды, где торговали овощами, фруктами, мясом, медом, грибами, орехами, рыбой, тво-рогом, салом, вдоволь налюбовавшись и напробовавшись, уже собираясь уходить, я наткнулся на деда, распялившего на деревянной стойке три женских платка необычайной красоты. Это были не платки, а сияния тончайшего лазорево-серого оттенка.

Пушистые, огромные, к ним, казалось, невозможно прикоснуться - так легки они была на вид. Старичок струился над ними белой бородкой, как волшебник.

Может быть, это было что-то не то, раз тут люди не толпились, но это для кого-то было не то, а для меня то самое. То, что я должен был подарить Наталье. Я должен был подарить ей именно такой платок, в котором ее плечи утонули бы, как в облаке. Старичок, приметив мою заинтересованность, сверкнул золотыми зубами и небрежно провел над платками смуглой морщинистой рукой. Платки порхнули, ожили и отбросили в воздух рой серебристых лучиков.

- Товар! - кивнул мне старичок, - Истинный бог, первый сорт товар.

- А чье производство? - спросил я.

- Наше. Нашенской инвалидной артели, - сверкнул вторично золотом божий одуванчик, - из Балабихи мы, слыхал?

Я отрицательно мотнул головой.

- И почем?

- Цена известная, пять красненьких.

Пятьдесят рублей! У меня оставалось около тридцати рублей с мелочью.

- А что, дед, - сказал я голосом унтера Пришибеева, - ежели я все разом куплю, какая мне, к примеру, выйдет скидка?

Дед отстранился от своего богатства и внимательно оглядел меня с ног до головы.

- Никакой, сынок, не будет тебе скидки.

- Это почему же? Оптовый покупатель всегда имеет облегчение.

- Оптовый - это мы понимаем, - сказал старичок. - Но ведь ты после спекулировать ими станешь.

А это нам ни к чему.

- Я? Спекулировать?

- Да уж, видно, так. Или же у тебя три жены имеется?

Артельный инвалид возрадовался своей шутке и от удовольствия чуть не перевалился через прилавок. Он упал грудью на серебряное сияние. Подошла женщина, приценилась, поцокала языком и ушла.

- Видите, - сказал я, - никто у вас не возьмет за такую непомерную цену.

- Не возьмут - не надо, - невозмутимо буркнул старик. - А по дешевке тоже спускать не резон. Это же какие платки, сынок. Вязьменские. В них свет и тепло. Они же не простые, не магазинные. В них секрет. Его наша только артель ведает, этот секрет.

Пора было уходить, но я не мог. И дед, видимо, проникся ко мне сочувствием.

- У тебя что же, денег не хватает?

- То-то и оно.

- Так ты два купи, не три.

- У меня и на один не наскребется.

Старик не удивился, но стал безразличным. Золотые его зубы потухли, нырнули под пшеничные усы.

И тут я сообразил, как надо поступить.

- Смотрите, - заговорил я торопливо. - Вот у меня ботинки. Я их только что купил за четвертной.

Берите, и еще двадцать пять рублей в придачу. Новые ботинки, вы же видите!

Он покосился, как бы пересиливая себя, протянул лапу, покорябал ногтем платформу:

- Отвалятся?

- В гробу отвалятся, - пошутил я, - не раньше.

Ему шутка понравилась, сверкнуло золото зубов.

Но все же он сказал:

- Ботинки и тридцатку.

- По рукам!

Платки были почти одинаковые, я выбрал тот, в котором чуть больше теплилось серого мерцания, цвета печали. Артельный упаковал платок в затейливую коробочку из бересты (чудесно!), перевязал ленточкой.

- Будешь добром поминать! - посулил он на прощание.

К гостинице я подходил счастливый и умиротворенный. В кармане позвякивали медяки. Ничего, на метро хватит. В холле, за журнальным столиком поджидал меня Дмитрий Васильевич Прохоров, читал газету и одновременно смотрел поверх нее на входную дверь. Увидев меня, приветливо заерзал, поклонился сидя. Мыслями я уже находился в Москве, и необходимость нового разговора с Прохоровым меня разозлила. У меня был хороший, четкий план, как провести время до вечера; Прохоров в план не вписывался.

- Меня ожидаете, Дмитрий Васильевич?

- Вас, вас, - ох, это убийственное шуршание пиджака. - Как договаривались.

- Мы разве договаривались?

Невинно-скорбная физия Прохорова расплылась в благостной гримасе.

- А вы хотели удрать не повидавшись, - он захихикал. - Не годится, голубчик вы мой, не годится.

А как же мое послание к Перегудову?

- Принесли?

Жестом фокусника он извлек из своего необъятного пиджака объемистый конверт. Не письмо, а целую бандероль.