Компас

— Все в порядке, Артем Сергеевич, — доложил Плоев подобострастно и протянул акт комиссии, заранее заготовленный и положенный на видное место, а Артем не поверил глазам, оценив по результату размеры предполагаемой взятки: таких денег они комиссиям никогда не платили. Согласно акту выходило, что их предприятие едва ли не улучшает окружающую среду и вообще чисто, как младенец. В углу стояла витиеватая роспись Асламазова, а Плоев неубедительно бормотал: — Видите, справились, все наготове, комар носа не подточит.

В другое время Артем, столкнувшись с несуразицей, вывернул бы Плоева наизнанку, но сейчас он только сдвинул очередную костяшку на воображаемых счетах.

— А диакрен, которым склад забит? — буркнул он. — Думаете, раз начальство далеко, не видно?

Плоев выкатил глаза до противоестественных размеров, прижал руки к груди и забожился, что ни грамма диакрена на складе нет.

— Хоть обыщите, — клялся он, брызгая слюной, и пораженный Артем видел, что директор не врет. — Хоть с детектором пройдитесь, стерильно, как в операционной.

— Идем к Смирнову, — распорядился Артем. — Пусть выкатывает документацию — не липовую, настоящую.

Пока они шли к Смирнову, Артем поглядывал на Плоева краем глаза и подмечал, что директор чем-то расстроен, но это расстройство витало далеко от происходящего. Оно явно не вязалось ни с ревизором из Москвы, ни даже со Смирновым, к которому они направлялись.

Смирнова так часто поминали на московских совещаниях, приписывая ему универсальные функции, что Артем, никогда Смирнова не видевший, представлял себе всесильное божество и разочаровался, когда увидел в диспетчерской мужичка лет пятидесяти в засаленной робе, с перьями серых волос. Артем, уверенный, что разговаривает с неформальным царем завода, налетел на Смирнова, как на ровню, но сразу осекся, увидев, что бедный диспетчер не держит удар: тот обиделся и чуть не заплакал.

— За что мне! — забубнил Смирнов, трясясь и переворачивая замурзанные листы учетной книги. — С утра до ночи покоя нет, выкладываюсь без остатка… на все пошел ради проклятой работы… надо было, даже фамилию сменил, так все мало!

Услышав эту дичь, Артем затряс головой, но неприятный момент загладил Плоев, который захлопотал вокруг диспетчера, суля премии и награды, а Артем, недобро наблюдая за этой сценой, понял, что Плоев не разъяснит ему ничего из занимавших его загадок.

Он приехал в гостиницу, где с тяжелым чувством обдумал ситуацию, и наконец измыслил эффектный ход: решил обратиться к Асламазову напрямую. Служащие подсказали, где остановился председатель комиссии, но пойти к нему в номер было бы непомерным нахальством, поэтому Артем дождался Асламазова в холле, когда тот, задрав кудрявую голову, проследовал из лифта в ресторан.

На высокомерном личике Асламазова, пока Артем излагал ему преамбулу и извинялся за то, что не успел к сроку, проступала странная досада, чем-то схожая с детской обидой Смирнова. Когда Артем, изображая улыбку, заикнулся, что назаводе оказалось чище, чем ожидалось, Асламазов покраснел и выкрикнул:

— Мы все написали! Нет у вас ничего… зачем было огород городить… оставьте!

Фыркнув, он прошел за стеклянную дверь и оставил остолбеневшего Артема гадать о методах, которыми неизвестные демиурги скрутили комиссию, добившись столь поразительного вывода.

Он не понимал, зачем он вообще был здесь нужен.

*

Два дня Юлия нервничала, понимая, что происходит неладное. Разговор с мужем, застрявшим в неизвестном аэропорту, и вид мятой бабы рядом с ним стали последней каплей — она поняла, что надо действовать. Она прилетела в Первомайск первым рейсом, но не поехала в гостиницу, чтобы не пугать преступного супруга — хотела выждать и нанести удар сознательно, чтобы разбить врага наголову.

Выйдя замуж, она не жаловала свой город, не поощряла родственных связей и явилась к маме впервые за десять лет. Та удивилась, но, пользуясь случаем, который выпадал ей редко, принялась обрабатывать дочь на свой лад. Юлия отбивалась, как могла. Она боялась, что ее вынудят к семейным делам и ее блестящий план провалится, увязнув в бытовых проблемах. Она не хотела заниматься дочкой и облегченно вздохнула, узнав, что той нет в городе.

— Мечтала, что будет жить у моря, — докладывала мама ехидно. — В училище была практика, и мужик подвернулся из Краснодара. Окрутила его, вещички собрала и поминай, как звали… вроде даже расписались.

— Слава богу, — протянула Юлия.

Она сидела на кухне, морщилась, видя грязь по углам, а мама распекала ее, стараясь ударить по больному.

— Дура ты, дура, бывший кинул с квартирой. Свекруха на себя приватизировала, тебе-то шиш, а могла половину оттяпать.

— Зачем мне половина этой хибары? — Юлия ужаснулась, представив судейские разборки в ненавистном ей Первомайске.

Мама поджала губы.

— Другим бы пригодилась. Мне бы отписала, я бы, может, таунхаус купила на озере, чем дрянь в городе нюхать.

Юлия отмахнулась.

— Мама, ты не поднимешь таунхаус. — И она задумалась, услышав про бывшего мужа, о котором не вспоминала много лет. — Пусть сидит в своем логове… не спился еще?