Комсомолец

Феликс посмотрел мне в глаза.

Я не заметил в его взгляде и тени эмоций, словно взглянул на каменного истукана.

– Я рад, что наш детский сад почтил вниманием такой гениальный студент, – сказал Попеленский, – который разбирается в математике лучше преподавателя. Если уверены, что выполнили работу без ошибок, кто я такой, чтобы с вами спорить. Не так ли?

Он приподнял губу, сверкнул зубами.

– Не смею вас задерживать, студент Усик, – сказал Феликс. – Вы свободны.

– Спасибо, – сказал я.

Положил листы со своей самостоятельной работой на преподавательский стол и зашагал к двери.

Глава 9

До окончания второго урока я прогуливался по институту. Рассматривал знакомые еще со времен прошлой (будущей?) учебы коридоры. Заглядывал в укромные уголки, где любил засиживаться с сокурсниками (прятались там, чтобы не привлекать к себе внимание во время занятий). Прогулялся из главного корпуса в соседний, в нем находились лаборатории и мастерские. Подивился настенным мозаикам (в девяностых на их месте были голые стены), с которых на студентов взирал вождь мирового пролетариата. Прошелся мимо столовой (привлекли запахи), но тратить там свои скромные финансы не решился.

К концу первой пары я уже сидел на подоконнике около аудитории, где мне впервые в жизни предстояло выслушать лекцию по истории КПСС. В девяностых я этот предмет не застал. Багажа знаний по нему у меня не было никакого, хотя я когда-то наслушался об этом предмете не самых приятных отзывов от «убежденных демократов». Поэтому уже представлял, как долгими вечерами стану зубрить совершенно бесполезные для будущего горняка сведения, ведь задачу выбиться в отличники никто не отменял. «Ну и ладно, – подумал я. – Прелести студенческого быта я вкусил в прошлой жизни. В этой попробую просто учиться».

* * *

Одногруппники подошли ко мне компанией – той же, какой кучковались еще в колхозе. Славка и Пашка – во главе, высокие, солидные молодые мужчины с модными дипломатами в руках. Моих соседей по комнате сопровождали девчонки: Фролович и Пимочкина. Обе с похожими стрижками на головах, но словно две противоположности – блондинка и брюнетка. Присоединилась к ним и молчаливая Надя Боброва. Да и другие первокурсники поглядывали на меня с любопытством (как на забавное существо), пусть и со стороны.

– Ну ты и учудил, Санек! – воскликнул Аверин.

Похлопал меня по плечу, едва не скинув с подоконника.

– Нет, зря ты себя так повел с Феликсом, – сказал Могильный.

«Феликс, – отметил я. – Значит, Попеленский получил свое прозвище задолго до девяностых».

– Он мужик злопамятный, – добавил Пашка.

– Об этом нам с Пашей знакомый парень с третьего курса говорил, – сообщил Аверин. – Не любит он выскочек.

– Вышка у нас будет два года, – сказал Могильный. – Если Феликс тебя невзлюбит, устроит тебе веселую жизнь. Нет, я понимаю: ты парень гордый. Но все равно… зря ты так…

– Саша, ты должен сегодня же подойти к Виктору Феликсовичу, – заявила Света Пимочкина. – Скажешь ему, что был неправ. И обязательно извинишься.

– Не будь дураком, Усик, – произнесла Оля Фролович. – Иди к Попеленскому. Поплачься ему – может, он тебя и простит.

Надя Боброва не стала мне ничего говорить. За что я мысленно ее поблагодарил.

– О чем это вы? – спросил я. – С какой такой стати я должен извиняться перед математиком?

Положил сумку себе на бедро, будто попытался отгородиться ею от студентов.

– Не помню, чтобы оскорблял его или чтобы повел себя с ним неуважительно…

– Серьезно?! – перебила меня Фролович.

Ухмыльнулась.

– Ты перед всем классом… перед всей группой заявил, что он не разбирается в математике! – сказала она. – По-твоему, это не оскорбление?

Парни улыбнулись. На их лицах прочел, что они гордились моим геройским поступком… пусть и считали меня глупцом. А выговаривать мне нотации стали лишь по просьбе девчонок. Пимочкина смотрела на меня строго, с осуждением, словно взрослая тетя на провинившегося ребенка (этот факт мне показался забавным). Фролович – как на идиота. Наде Бобровой дела не было до моих разборок с математиком: ее больше интересовал гордый профиль Славы Аверина – девчонка не сводила с него глаз.

– Не передергивай, – сказал я. – И не придумывай того, чего не было.

Пожал плечами.

– Я лишь сказал, что правильно решил все задания. И ничего больше. А если кому-то в моих словах послушалось иное, моей вины в этом нет.

Фролович хмыкнула («Ну и дурак», – прочел в ее взгляде).

– Саша, ты был неправ, – сказала комсорг. – Своими словами ты позволил студентам усомниться в том, что Виктор Феликсович лучше тебя разбирается в математике…

– Я сам в этом усомнился. Потому что не допустил в задачах ошибок.

– Хочешь сказать, что ты математический гений? – спросил Аверин.

Мне показалось, что спрашивал он в шутку. Но я ответил серьезно.

– Гений или не гений, но легко справился с теми заданиями, – заявил я. – Уверен на все сто, что мои решения верные. И если кто-то в этом усомнился, это не заставило усомниться с собственной правоте и меня.

– А ты самоуверенный, Усик, – сказала Фролович.

– Хорошо разбираюсь в математике, – парировал я.