Конан-варвар. Час Дракона

— Кром! — проворчал Конан, во все глаза глядя на старуху. — Никак ты тоже волшебница?

— Я Зелата, — был ответ. — Жители долин называют меня ведьмой. Значит, отродье ночи вело по твоему следу вооруженных людей?

— Да, — сказал Конан.

И отметил про себя, что старуха нисколько не удивилась.

— Похоже, они уже недалеко.

— Возьми коня и следуй за мной, король Конан, — коротко велела она.

Конан без пререканий полез на скалу и сошел на поляну обходным путем, ведя коня в поводу. Он видел, как вернувшийся орел лениво спустился с небес и на миг коснулся плеча Зелаты, простирая громадные крылья и словно боясь сокрушить своей тяжестью хрупкие кости старухи.

Зелата молча зашагала вперед, громадный волк бежал у ноги, орел парил над головой. Конан долго шел за ней то непроглядными чащобами, то извилистыми карнизами, нависшими над бездной. Наконец узкая тропа, тянувшаяся вдоль обрыва, привела их к необычному жилищу, затерявшемуся в путанице хребтов и ущелий. Оно было частью сложено из камня и представляло собой наполовину дом, наполовину пещеру. Сверху нависал огромный утес. Орел взлетел на вершину утеса и застыл там на страже, недвижный, как изваяние.

По-прежнему молча Зелата устроила коня в соседней пещере, пододвинув ему большие охапки травы и молодых листьев; в глубине пещеры журчал тоненький ручеек.

Проведя короля в домик, она указала ему на деревянную лавку, покрытую шкурами, сама же присела на низенькую скамеечку возле крохотного очага. Развела огонь, подбросила в него тамарисковых поленьев и приготовила немудреный ужин. Волк дремал подле нее, положив на лапы тяжелую голову и обратив морду к огню. Волку что-то снилось: его уши подрагивали и шевелились во сне.

— И не страшно тебе сидеть в доме у ведьмы? — нарушив молчание, спросила старуха.

Конан не ответил, лишь передернул плечами, обтянутыми серой кольчугой. Зелата подала ему деревянное блюдо, на котором лежали сушеные фрукты, сыр, ячменный хлеб и стоял вместительный горшок хмельного горского пива, сваренного из ячменя, росшего в заоблачных долинах.

— Задумчивая тишина полян и ущелий милей шума и суеты городских улиц, — сказала Зелата. — А дети лесов добрее детей человеческих… — Ее рука легонько погладила жесткую шерсть спящего волка. — Сегодня мои дети были далеко от меня, а не то в твоем мече, мой король, не было бы нужды. Они услышали мой зов и поспешили ко мне…

Конан спросил ее:

— Чего от тебя добивались эти немедийские выродки?

— Воины сбегают из вторгшейся армии и разбойничают по всей стране, от границ до самой Тарантии, — отвечала она. — Крестьяне, живущие в долинах, наболтали им, будто у меня где-то припрятан золотой клад. Эти глупцы надеялись отвлечь таким образом внимание от своих погребов и амбаров. Воины требовали у меня выдать сокровища; мои ответы привели их в ярость… Но здесь тебя не найдут ни разбойники, ни преследователи, ни даже ворон.

Конан покачал головой, жадно заглатывая пищу:

— Я поеду в Тарантию.

Тут уж настал ее черед качать головой.

— Ты лезешь прямо в пасть дракону, король. Лучше будет, если ты скроешься из страны. Твое королевство лишилось сердца.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он. — В прежние времена бывало и так, что война начиналась с поражения, а оканчивалась победой. Один проигранный бой еще не потеря всего королевства!

— Значит, ты хочешь поехать в Тарантию?

— Да. Просперо ее Амальрику не отдаст.

— Ты уверен?

— Демоны преисподней, женщина! — воскликнул он гневно. — А как же иначе?

Она снова покачала головой:

— Я чувствую, дела обстоят не так, как тебе кажется. А впрочем, давай посмотрим. Нелегко раздвинуть завесу, и все-таки я постараюсь сделать это и показать тебе столицу.

Конан не разглядел толком, что она метнула в огонь. Однако волк тявкнул во сне, а домик наполнился густыми клубами зеленого дыма. Конану показалось, что стены и потолок начали отступать и наконец ушли в бесконечность; так или иначе, дым не давал ничего рассмотреть. Но потом в нем начали появляться и пропадать какие-то образы, постепенно обретая предельную ясность.

Конан видел знакомые башни и улицы Тарантии, запруженные кричащей толпой. И в то же время каким-то образом он различал вдали немедийские знамена, неудержимо ползущие к западу, а за ними — пожары и пепелища разоренной страны. На главной площади Тарантии бесновался народ. Люди кричали о том, что король пал в бою, что бароны вот-вот начнут делить Аквилонию между собой и что власть короля — даже такого короля, как Валерий, — все же лучше безвластия.

Вот к народу выехал в сияющих латах Просперо. Тщетно пытался он успокоить людей, призывая их довериться графу Троцеро и встать на стенах, помогая его рыцарям удерживать город. Но страх толпы искал выхода в гневе, и слепой гнев обратился против Просперо. В рыцарей полетели отбросы и камни, люди обзывали Просперо пуантенским наймитом и врагом хуже Амальрика.