В целом я считаю, что нет ничего, что всегда было бы абсолютно правильно. Если не считать некоторых возвышенных, самоочевидных и совершенно абстрактных идей (например, о том, что нужно выполнять свой долг{86}
), вряд ли какие-то этические или философские идеи всегда истинны. Суть прагматической жизненной философии такова: идеи — это инструменты, созданные людьми для решения жизненных проблем, и если проблемы меняются, то нужно заменить и интеллектуальный инструментарий, который помогает нам управлять жизнью{87}. В этой книге я исхожу именно из того, что за последние полвека проблемы бытия изменились. Если раньше проблема заключалась в том, что человек был слишком жестко ограничен рамками, то сейчас он чересчур гибок. В четвертом разделе я описывал это как разницу между культурой запрета в прошлом (когда мораль культуры концентрировалась вокруг ряда правил, которые нельзя нарушать) и сегодняшней культурой побуждений (когда основополагающий этос требует развития, преобразований и гибкости). Раньше проблемой было то, что люди хотят слишком многого. Сейчас проблемой стало то, что они всегда делают недостаточно с точки зрения общества, которое постоянно требует большего.В областях экономики и экологии обсуждается, какими должны быть «пределы развития», и такой же вопрос должен подниматься в области психологии. Есть ли пределы развития и роста, которые лучше не переступать? Мой ответ — «да», и негативизм этой книги (противостояние всему, что связано с позитивностью и развитием), по-моему, оправдан во времена повсеместного распространения философии роста. Прежде всего, цель этой книги — показать, что сомнение сегодня — это необходимая добродетель. Сомнение в том, насколько «Я» может и должно быть в центре внимания. Сомнение в том, насколько (само)развитие само по себе хорошо. Сомнение в том, насколько полезны людям процветающие сегодня идеи.
Если сомнение — это добродетель, то, конечно, сомневаться нужно и в моих советах. Мое самое большое сомнение относительно этой книги заключается в том, не принимает ли эта негативистская альтернатива безмолвно индивидуалистскую предпосылку, которую пытается оспаривать. Не рискую ли я только взвалить еще большую ношу на плечи читателей, побуждая их пройти эти семь шагов? Это сомнение оправданно, но я надеюсь, что, вывернув наизнанку логику саморазвития, я смог показать ее абсурдность. Можно с уверенностью сказать, что проблемы нашей планеты не решить только при помощи негативного или позитивного мышления. Тем не менее я считаю, что стоический подход к жизни служит своего рода лекарством от культа безудержного потребления и принудительного развития. Однако если продолжать медицинскую аналогию, то это лекарство лечит только симптомы. Необходимы другие формы дискуссии и действий (политических, экономических и так далее), чтобы исцелить самые серьезные недуги современности (например, финансовые и экологические кризисы) и связанную с ними парадигму роста. Я надеюсь, что моя книга станет небольшим, но полезным вкладом в эту дискуссию.
Приложение. Стоицизм
На протяжении всей книги я неоднократно обращался к римскому стоицизму и приводил примеры ясной мысли Марка Аврелия, Эпиктета и Сенеки. Однако, я надеюсь, читатели уже понимают, что мое отношение к стоицизму (как бы я ни восхищался этими философами) в корне прагматично. Другими словами, я не думаю, что продуктивно размышлять об истинности стоицизма в абсолютном понимании — всегда и везде, — но считаю, что мы должны задуматься, насколько он полезен в свете современной ситуации. Я определенно считаю, что стоицизм полезен как противовес философии самопомощи, отчасти потому, что превыше всего ставит самоконтроль, исполнение долга, целостность, достоинство, покой ума и готовность примириться с собой, а не найти себя. Отчасти потому, что многих стоиков интересовало, как встроить свою философию в повседневную жизнь, например в виде техник, о которых я говорил, включая негативную визуализацию (мысли о потере того, что имеешь) и проективную визуализацию (умение смотреть на вещи реально, представляя, что событие происходит с другим человеком). Стоики ценили разум и верили, что величайшая радость в жизни заключается в том, чтобы смотреть в лицо неизбежному: жизнь конечна, и все мы умрем.