Конец света

Сверху на белом листе красным фломастером неровными буквами был нарисован крупный заголовок «ПРАВДА КАДУКОВА»; над заголовком алел девиз: «Правда глаза колет». Ниже шли заметки, написанные от руки синей шариковой ручкой крупным почерком.

Павел Петрович быстро прочитал небольшую «Колонку редактора», которой открывалась газета:

«Правда Кадукова» сочиняется для моей жены Софьи Петровны Кадуковой (фамилия до замужества – Колымагина). В письменном виде и в связи с надвигающейся космической опасностью на страницах этой газеты я с присущей мне откровенностью буду объяснять все, что я постоянно думаю о Софье Петровне, а также в письменном виде укажу ей на типичные в ее поведении в течение ее долгой жизни ошибки и некоторые недостатки. В качестве образца изложу также и несколько подробных эпизодов из собственной идейно насыщенной, богатой положительными примерами жизни».

– Сочинил только один номер, вот этот, и… – старушка вдруг всхлипнула, кистью платка подобрала выкатившиеся из глаз капельки. – И запил мой Юрий Дмитриевич! За три дня извел весь самогон, который мы с ним гнали целую неделю. Стаканами хлестал и закусывать отказывался. Каждую ночь слышала, как он кричал во сне: «Помирать – так с музыкой!», «Коммунисты, вперед!», «Танки наши быстры!», «Дойдем до Берлина!», «Русские не сдаются!»…

Старушка замолчала, а Грушин, вздохнув, стал читать газету:

«Покайся, старая. Я, как ты знаешь, всю жизнь старался быть в первых рядах. Для голодающего в промышленных центрах страны пролетариата отбирал хлеб у несознательных мироедов; своевременно организовал молодежь деревни – с помощью концертов, карикатур и самодеятельных лекций – для атеистического перевоспитания старшего поколения. Ты знаешь, Софья Петровна, кто в нашей Сосновке первым носил в заднем кармане штанов (это я образно выражаюсь) печать председателя сельсовета, кто помогал местной военной власти выселять, как класс, местных кулаков… И каким мировоззренческим взаимопониманием ты мне платила в те опасные для светлого будущего страны годы?! После свиданий со мной ты, скрываясь от меня, бегала к еще не расстрелянному деревенскому попу, вместе с такими же, как и ты, темными личностями, пережитками царского прошлого, на дому у того попа слушала контрреволюционную пропаганду и позорила мое светлое передовое имя. Покайся, старая!».

«Возьми свои слова обратно. А помнишь, как ты в разговоре со мной искажала советскую действительность – утверждала, что в стране хорошо живут только партейные, а простой народ, как ты грубо выразилась, «скоро подохнет с голоду». Когда я справедливо возразил, что главное сейчас для страны – армия и ее вооружение, поэтому и сокращается паек на пропитание, и прочитал тебе соответствующую заметку из газеты «Правда», только тогда ты признала свою идеологическую ошибку, хотя и ехидно выразилась в адрес руководящих партийных кадров: «Кому много дано, тот еще больше возьмет сам».

«Узость кругозора. Когда я как-то вечером – помнишь, перед светлым праздником Великой Октябрьской Революции – собрался почитать тебе вслух партийную газету «Правда», где излагались очередные задачи нашему народу на предстоящую пятилетку, ты слушать не захотела, а сказала, что вместо того, чтобы писать в газетах всякую ерунду, лучше бы прибавили трояк к зарплате. А когда я сделал тебе справедливое замечание по поводу узости твоего идейного кругозора, ты в ответ выразилась нетактично».

Под заголовком «Предательство» в заметке был только вопрос: «А помнишь, Софья Петровна, случай с велосипедом?» – автор заметки на этот раз, очевидно, посчитал, что жена и без рассказа о самом событии легко догадается, о чем он нашел нужным ей напомнить.

Павел Петрович попросил гостью рассказать «случай».

– Если, конечно, это не секрет, Софья Петровна.

– Какой секрет… – неохотно откликнулась старушка. И рассказала:

– В сорок первом Юрий Дмитриевич в нашей Сосновке (это после войны деревню присоединили к Ободу, а тогда мы еще были самостоятельными) работал председателем сельсовета. И был у него служебный транспорт – велосипед. Когда уходил на фронт, велосипед поставил в хате, в чулане. Получаю от него с войны первое письмо, не прочитала еще, бегу на радостях в сельсовет, к новому председателю, вместе раскрываем треугольник, а там: «Если меня убьют, велосипед не отдавай». Председатель – добрый человек, Царство ему Небесное, инвалид с финской войны, – посмеялся над письмом и сказал: «Велосипед, Софушка, так и быть, оставь у себя, мне с одной ногой на нем все равно не ездить, а дураку своему Юрке напиши: пусть лучше возвращается живым». Муж и вернулся – израненный, но, слава Богу, живой, узнал о нашем разговоре с председателем, обиделся и назвал меня тогда предательницей, сказал, мол, ненадежный ты, Софа, человек, «я с такой, как ты, под танк не брошусь».

Софья Петровна вдруг поднялась со стула и стала скручивать ватман; скрутив, быстро спрятала его под платок.