Конец света

– Разумеется, не здесь, в специальной камере.

– Вот и давайте проводите.

– Мы хотели бы предварительно объяснить суть теории.

– Мне нужен результат, а не теория.

– Но если вы будете докладывать наверх об испытании эгана, – с улыбкой сказал Калажников, – у вас могут спросить о принципе действия.

Коржевский пожевал губами, нехотя кивнул.

– Хорошо, только покороче, у меня важная встреча в два часа дня.

– Вот, смотрите, – развернул экран планшета толстяк.

– Без фанатизма, Кирсан Вольфович, – погрозил ему пальцем Калажников. – Проведём Адольфа Эмильевича по лабораториям, покажем аппаратуру вживую.

– Тогда я начну с главных постулатов, – заторопился толстяк. – Согласно теории суперструн, так называемые элементарные частицы представляют собой ансамбли, объединяющие частицы и античастицы. То есть антимиры находятся не где-то там в глубоком космосе, а пронизывают наш мир, нас с вами, все материальные структуры. Поэтому эти структуры суть потенциально взрывчатые вещества, способные в определённых обстоятельствах аннигилировать. Мы смогли рассчитать параметры процесса, который ведёт к разбалансировке ансамблей частиц и к аннилигяции. К сожалению, пока только в живых объектах со слабым психоконтролем… – Толстяк нерешительно посмотрел на своего шефа.

– Экспериментировали в основном на кроликах, – пояснил Калажников, глядя на экран своего компьютера. – Хотя наша задача была – дойти до объектов с полноценной психикой, то есть людей, которых можно заставить реагировать на закладку.

– Совершенно верно, – подхватил толстяк. – Но тело живого существа, в том числе человека, состоит из миллиардов клеток, которые в свою очередь состоят из триллионов атомов…

– Ещё короче.

– Поэтому заставить их проаннигилировать одновременно невозможно, – закончил мысль Кирсан Вольфович. – Приходится выращивать нанокластер – белковую структуру, так называемую инфламмасому, высвобождающую в цитоплазму клетки так называемые цитокины. Мы смогли создать особые цитокины, активирующие бета-амилоиды…

Замдиректора ФСБ поднял ладонь, недовольно посмотрел на хозяина кабинета.

– Ну?

– …вызывающие не просто иммунный ответ, а инфляционный – взрывной распад элементарных частиц, – пролепетал толстяк, – так называемый холодный термодинамический распад…

Калажников засмеялся.

– Кирсан Вольфович сел на своего конька. Если не применять спецтерминологию, то суть проекта вот в чём. Издавна известны случаи полного сгорания людей, после чего от них не оставалось даже костей. Мы занялись изучением этого процесса лет сорок назад, а два года назад появился «проект ФФ» – «Фотонная фауна», в результате реализации которого наши специалисты докопались до истины. Теперь мы в состоянии управлять эгоаннигиляцией, хотя пока и в ограниченных масштабах. Продолжайте, коллега.

– В общем, да… есть проблемы, – после паузы начал толстяк. – Инфламмасомы эгана пока не достигают необходимых величин, мешает естественное обновление организма, и тело испытателя не сгорает полностью.

– Почему?

Толстяк криво улыбнулся.

– Большинство клеток тела полностью заменяется новыми. К примеру, пока я это говорил, в вашем организме сменилось около ста миллионов клеток. Продолжительность жизни клеток крови варьируется от нескольких часов до месяца, тромбоциты существуют девять дней, время жизни микротрубок нейронов составляет около десяти минут, актиновые филаменты в дендритах вообще существуют всего около сорока секунд. Приходится постоянно программировать рост инфламмасомы…

– Ещё короче, пожалуйста.

Толстяк вспотел.

– Мы начали с сердца, его клетки наиболее устойчивы к замене клеточного материала…

– Поэтому нам удалось задерживать срабатывание эгана пока только на трое-четверо суток, – закончил Калажников. – Полного сгорания не получается, но процесс понятен и будет скоро доведён до финала.

– Почему же люди… судя по свидетельствам… сгорали полностью, а ваши испытатели – нет?

– Мы работаем над этим, Адольф Эмильевич, добились сгорания самого устойчивого органа – сердца. Можем продемонстрировать вам первый образец.

– Так уж и первый? – прищурился Коржевский.

Калажников развёл руками, не смущаясь.

– Ну… говорят… и Гагарин не первым летал в космос?

Заместитель директора ФСБ встал.

– Идёмте.

Переглянувшиеся руководители «Востока» последовали за ним.

Испытательный полигон, как его называли сотрудники «корпорации», а на деле секретной лаборатории ФСБ, располагался на третьем подземном уровне, на глубине двенадцати метров.

Спустились вниз, прошлись по широкому светлому коридору с десятком белых дверей под номерами, остановились перед мощной трёхметровой дверью с рядами контрфорсов и круглых выступов.

В потолке коридора загорелась алая звезда, развернулась в луч сканирующего лазерного устройства, скользнувший по остановившимся мужчинам, в стенах загорелись вертикальные синие огни.

– Со мной, – равнодушно бросил Калажников.

Створки двери с тихим гулом разошлись в стороны.

Взору гостей стал доступен большой зал, разделённый прозрачными и полупрозрачными перегородками на отдельные секции.