Конспираторы

— Нет, я сама хочу рассказать… Мне было четырнадцать лет, когда в моем классе появился Минь. Этот новенький был очень красив. Он писал стихи, но отставал по математике. Я помогала ему решать уравнения, и мы подружились. На вершине холма возле нашей школы была заброшенная хижина. Мы убегали с уроков физкультуры, чтобы побыть вместе. Я читала. Он рисовал. Вечером мы ехали домой на велосипедах. Наперегонки. Я крутила педали все быстрее, быстрее. Меня подхватывал ветер, я летела. Какое это было счастье — воспарить с Минем в небеса! Однажды кто-то донес на нас. Учитель, не сомневаясь, что дело тут любовное, сообщил обо всем нашим родителям, а потом и в дирекцию. В те времена в китайских школах «влюбляться» строго запрещалось. За это исключали, и Миня выгнали из школы. Мы были еще подростками. Наши тела не созрели для продолжения рода, нам были неведомы сексуальные желания, от которых взрослые теряют разум. Но для нас уже стало невыносимой мукой быть вдали друг от друга. Как ни следили за мной родители, я вылезала ночью в окно и бежала к нему на холм. Однажды я упала с дерева и сломала ногу. Тут обе семьи пришли в неописуемую ярость. Родители Миня переехали в провинцию, решив, что расстояние положит конец нашим «отношениям». Минь украл деньги и вернулся за мной. Чтобы больше не страдать и не расставаться, чтобы наказать наших мучителей… он убедил меня: мы должны умереть.

Аямэй умолкает. Берет в руки чашку с кофе, но не пьет.

— В часе езды от Пекина есть горная цепь. По крутизне, по опасной тропке мы забрались на самую высокую вершину. Скала отражалась в голубом озере. Мы шли вперед, держась за руки. И вот — игра света на воде затягивает меня, Минь увлекает за собой, я лечу! «Минь, я не хочу умирать. Я хочу жить. Минь, я хочу видеть, как встает солнце, как загораются звезды в небе. Я хочу снова дождаться осени, хочу кататься на коньках, когда придет зима!» Но было поздно. Я не удержала Миня. Он взмыл в небо, точно комета, и исчез, не оставив следа…

Она медленно пьет кофе. Закончив, вытирает губы.

— Минь в небесах, а я низвергнута в пропасть. Жизнь без него стала мукой, и чувство вины не давало мне покоя. Мертвый, он преследовал меня повсюду. Когда я одевалась, когда катила на велосипеде, когда сдавала экзамены, я чувствовала его присутствие рядом, читала страдание на его лице. Я замкнулась с ним в мире, принадлежавшем только нам двоим. Мне больше не хотелось никуда ходить, не хотелось «влюбляться». Я наводила красоту для него, побеждала в национальных конкурсах с его помощью. Я подросла и стала его невестой, его женой. Когда я впервые занималась любовью, со мной был он! События на Тяньаньмынь освободили меня от его власти. Он перестал шептать мне на ухо и целовать меня, когда я шла по улице. Я бежала из Пекина. Пересекла всю страну, и целая армия гналась за мной по пятам. Меня насиловали встречные мужчины. Я сама продавалась за кусок хлеба, за глоток воды. Минь покинул меня. Он оставил меня одну в этой грязи… Прости меня, я гадкая женщина!

Плечи Аямэй вздрагивают, согнувшись, она закрывает лицо ладонями и плачет. Джонатан молчит, зная — что бы он ни сказал, все будет ложью. Он долго сидит, будто оцепенев, потом вздыхает:

— Почему ты все время извиняешься? Это у тебя люди должны просить прощения. И я всего лишь самый обыкновенный человек и не заслуживаю того, что ты мне подарила. Мне так жаль, что я заставил тебя плакать.

Она утирает слезы.

— Я не понимаю, что произошло между нами… Джонатан, ты не такой, как все. Ты обижен жизнью, но ты простил. Ты сохранил веру в людей и примирился с судьбой. Ты исключительный человек! Меня потянуло к тебе, как бабочку к огню. Я пришла, чтобы украсть у тебя немного мужества и… тепла твоего тела.

Джонатан не находит слов. После долгой паузы он встает:

— Иди сюда.

Взяв за руку, он ведет ее к окну. Дождь перестал. Пробившийся сквозь тучи солнечный луч рассекает Люксембургский сад и играет на телах любовников — они оба голые. У Джонатана загорелая кожа, у Аямэй — почти белая. У него светлые, коротко остриженные волосы, у нее — черные и длинные. Но они, мужчина и женщина, во многом похожи: их тела мускулисты, а души одержимы демонами, хоть демоны у каждого свои.

Джонатан наконец находит что сказать:

— Вот, смотри, мы в небесах. У наших ног прекраснейший сад прекраснейшего города в мире. Надо жить сегодняшним днем. Забудь свою печаль, Аямэй, ты живешь и свободна…

Постель, уютный и мягкий мирок! Прикосновение тела к телу — прекраснее языка нет на свете.

— Ты чувствуешь меня?

— Да… я тебя чувствую.

— Ну как?

— Не знаю… Я не могу расслабиться… Смотрю на себя будто со стороны…

— Закрой глаза. Скажи, что тебе нравится во мне.

— Мне нравится твой взгляд… нравится твоя улыбка… нравится косточка на твоем запястье… нравится твоя рука… нравится, как ты меня целуешь… нравится спать с тобой…

Она вздыхает и открывает-распахивает глаза.

— Не могу.

Он останавливается. С минуту медлит и говорит:

— Я знаю, как тебя вылечить.

— Как?

Голос Джонатана мрачен: