Конструкторы

Рассказывали, что профессор в молодости бывал в Германии, встречался с самим Рудольфом Дизелем, работал даже у него на заводе в Аугсбурге. Не меньше удивляло и поражало студентов то, что профессор, как говорили, женат на вдове известного белогвардейского генерала и будто бы даже бывшей фрейлине императрицы. Последнее казалось совсем уже неостроумной выдумкой недоброжелателей. Но, как ни странно, весь этот «вздор» оказался правдой, и Николаю довелось убедиться в этом лично.

Произошло это случайно. Профессору потребовался чертёжник для оформления проекта теплосиловой установки, выполненного им по договору для какой-то мастерской или фабрики. Он обратился к коллеге — преподавателю черчения, а тот рекомендовал ему отлично владевшего графикой Духова. Николай охотно принял предложение, так как вознаграждение было вполне приличным и совсем не лишним для скудного студенческого бюджета.

…Дверь ему открыла стройная немолодая женщина с высокой причёской, в сером платье с фартучком. На лице со следами увядания, но не дряхлости, — живые чёрные глаза, приветливо-выжидательная улыбка. Говорят, что красота быстро проходит, но это не совсем так. Подлинная красота не проходит, а изменяется, как и всё в этом мире. Красивая девчушка превращается в красивую барышню, красивая барышня в красивую даму… А последняя, когда приходит время, становится красивой старухой.

— Я студент Духов. Мне к профессору.

— Проходите, пожалуйста.

Маленькая грациозная женщина, идя впереди, подвела гостя к высокой двери и здесь, одобрительно кивнув, остановилась в стороне, предоставляя Духову самому открыть дверь. Он открыл дверь и вошёл в кабинет профессора весь ещё под впечатлением от встречи с доброжелательной и милой хозяйкой.

В кабинете профессора, уставленном шкафами с книгами, за чертёжной доской у окна, Николай проработал почти целый месяц, Он приезжал каждый вечер к пяти часам, а по выходным — к девяти утра, и уходил обычно так, чтобы успеть на последний трамвай, следовавший в Автово. Работа оказалась довольно сложной и дала Духову не только заработок, но и неплохую практику в деталировке узлов и подготовке рабочих чертежей.

В домашней обстановке профессор до странности не походил на того всегда корректного, но строгого и даже сурового человека, каким казался в институте. У себя дома Викентий Николаевич много и охотно разговаривал, шутил, смеялся. Рассказывал Николаю о своей работе над монографией о дизелях, вспоминал прошлое, нередко обращался к искусству и литературе. Запомнилось, как он сказал о Достоевском:

— Единственный пророк России. И, как все пророки, не понят в своём отечестве и всуе подвергался хуле черни. — И даже прочитал знаменитое лермонтовское:

Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!

Жена профессора, Анна Александровна, была неизменно матерински доброжелательна к Николаю, потчевала чаем, оставляла обедать, проявляя ненавязчивое и доброе внимание к нему. Позднее Николай понял, что таким отношением к себе он был обязан не каким-то особым симпатиям к нему со стороны Анны Александровны, а единственно той школе воспитания, которую она прошла; она поступала по велению и в рамках этой школы — только и всего.

А вот её дочь Тася этой школы уже не имела. Она была одних лет с Николаем и окончила уже не Смольный институт, и даже не гимназию, а советскую девятилетку. Правда, как и Анна Александровна, Тася знала три языка. Работала она машинисткой в каком-то советском учреждении. Внешне ничем не походила на мать, была довольно высокого роста, краснощёкая, спортивная, крепко сложенная, а главное — прямая, откровенная и совсем не признающая этикета. Носила короткую стрижку, куртку, красную косынку, сапоги и походила на типичную комсомолку, а не на дочь царского генерала и бывшей фрейлины императрицы. Впрочем, профессор удочерил её, и по документам Тася была Анастасией Викентьевной Кирпичниковой, что, надо полагать, спасало её от многих неприятностей.

Ещё одним членом семьи профессора была высокая, ещё крепкая, но совсем седая женщина, которую все, в том числе и Тася, звали Зинушей. У Зинуши было плоское лицо и какой-то словно отсутствующий взгляд серых глаз. Она почти всё время молча занималась чем-нибудь по хозяйству. Зинушу вполне можно было бы принять за домработницу, но её усаживали за стол вместе со всеми, и Анна Александровна оказывала ей не только знаки внимания, но и почтения.