Коптский крест

— Может, легочная, а не легкая? — поправил дворника Яков. Он помнил, как три года назад от такой болезни в три дня сгорела мамина троюродная сестра тётя Циля. Приезжий из Винницы доктор-поляк, запойный пьяница, пользовавший больных по окрестным местечкам, поставил диагноз «легочная лихорадка» и прописал отвар ипекакуаны[133]. Поили Цилю и настоем на ягодах бузины с медом – но ничего не помогло, и двумя днями спустя ее снесли на старое еврейское кладбище. «Вейзмир, — сказал ребе, — раз время пришло – что могут сделать люди?»

— Так, раз доктор уже здесь – значит, Олег Иваныч за другим поехал? Что, хуже Николке стало?

— А с чего ему лучше-то станет? — сварливо ответил Фомич. — Так и перхает, болезный, вон, аж во дворе слышно. Лихоманка его изнутре жгет. А барин твой, — и дворник мотнул головой на подъезд, где была квартира Семенова, — как услыхал, что дохтур сказал – так сразу обругал его коновалом, собрался и уехал. А сынок ихний там сидит, у молодого барина. Переживают очень.

— Ты бы шел, право слово, — Фомич снова взялся за метлу. — Нечего тебе тут делать, не до тебя господам сейчас.

— Слышь, Фомич, а можно я тут, на скамеечке посижу? — не сдавался Яков. — Глядишь, и понадоблюсь – сбегать куда-нибудь, к примеру – в аптеку. Дядин родственник, Моисей Клейман на Садовой аптеку держит, тут, недалеко. Если надо – враз обернусь!

— Ну сиди, коли делать нечего, — согласился Фомич. Только в дом не лезь, покуда не кликнут. Если что – Марьяне скажем, передаст…

Делать было нечего. Яков пристроился на скамейке в глубине дворика и приготовился ждать.

Ожидание не затянулось – скоро во двор спустился сам хозяин дома. Он шел с каким-то незнакомым Яше господином, по виду – доктором, о котором говорил давеча Фомич. Вслед за мужчинами семенила Марьяна. Глаза ее распухли от слез; девушка все время шмыгала, утираля лицо передником.

— Не будем терять надежды, уважаемый Василь Петрович, — говорил доктор. По тону его ясно было, что он уже не в первый раз повторяет эту фразу; собеседник кивал, нервно ломая пальцы. Выглядел Василий Петрович не лучшим образом – всклокоченная бородка, красные, видимо, от бессонницы глаза, жилетка, криво застегнутая не на ту пуговицу.

— Непременно пошлите за настойкой лауданума[134], — продолжал врач. — Крупозная пневмония, батенька – случай очень серьезный. Я, ближе к вечеру ожидаю кризис – так что непременно загляну. А пока, вот вам рецепт, — и господин, остановившись, передал Василию Петровичу листок; тот принял и немедленно принялся, сам не замечая, комкать в нервических пальцах.

— Будем надеяться, дорогой мой, надеяться и молиться. Все же организм молодой, и, даст бог, еще поборется…

Дядя Николки сокрушено кивал.

— А за лауданумом пошлите прямо сейчас, мешкать ни в коем случае, не рекомендую.

Яша сорвался со скамейки и подскочил к беседующим:

— Добрый день, Василь Петрович, я служу у вашего жильца из третьей квартиры, помните меня? Я еще с вами в Петровском парке, на празднике был, вот и Фомич меня знает, и Ваня, сынок Олег Иваныча – тоже. Если надо – могу слетать за лауданумом, у меня аптекарь знакомый, враз обернусь, только скажите!

Доктор остановился и близоруко глянул на Яшу:

— Вот и славно, юноша, вот и славно… Василий Петрович, засим – откланяюсь. И если что с больным – непременно, теперь же шлите за мной… да вот, хоть этого любезного молодого человека. Отыщете, юноша? — и доктор протянул Якову картонку с фамилией и адресом. Я живу неподалеку, в Лефортово, так что…

Яша истово замотал головой.

— Вот и хорошо. Что ж, будем надеяться, и, главное – не унывать! Больному нужна сейчас ваша поддержка и вера в счастливый исход.

— Макар, ты? Это Семенов, узнал?

Смена у Каретникова только что закончилась – звонок застал его по дороге домой. Андрей Макарович Каретников, заведующий детским отделением 7-й городской больницы как раз свернул с Каширки и направлялся в сторону Нахимовского, когда мобильник разразился резкой трелью – звонил старый бородинский знакомец, Олег Семенов. Каретников общался с ним, по большей части, на фестивалях и иных реконструкционных событиях, но не был удивлен неурочным звонком. Старый «бородинец» был известен среди своих как отличный детский врач, так что товарищи по увлечению не раз обращались к нему по поводу болячек своих отпрысков.

— Привет, Олегыч. Всегда рад слышать конных егерей. Что на «Солдатике»-то[135] не был?

— Да вот, не случилось. Слушай, Макар, у меня срочное дело – как раз по твоей части. А о «Солдатике» потом поговорим, лады? Ты сейчас сильно занят?

— Да нет, вот, домой еду. А что, Ванька приболел?

— Почти. Да нет, с ним все слава богу… Тут, понимаешь, такое дело. Мой… племянник свалился с какой-то заразой, температура за сорок, что делать – не знаем. Ты не посмотришь? Очень буду тебе признателен…

Каретников присвистнул.

— За сорок, говоришь? Скорую вызывали?

Собеседник на секунду замялся.