Королева мести

Издалека донеслись первые раскаты грома. Тор приветствовал нас на новой земле, давая знать, что вскоре дарует нам дождь, необходимый для вызревания первого урожая. Мы слушали его приветствия и смотрели на отца в свете факелов. Он глубоко дышал, делая вдохи через нос, и глядел прямо перед собой широко раскрытыми глазами. Очевидно, он даже не замечал нашего присутствия и прислушивался к голосу, которого никто из нас не улавливал. Тянулись мгновения, отец стал дышать еще глубже, а его глаза раскрылись еще шире, казалось, что они выскочат из глазниц. Губы отца были сжаты, вокруг них собрались глубокие морщины. Мне почудилось, что отец стал выше. Тут гром загрохотал громче. Внезапно отец закричал и вскочил. Я почувствовала, как тоже встала, повинуясь порыву обнять отца. Но Хёгни, державший меня за руку, сильнее сжал пальцы. Отец выбежал в открытую дверь, подняв над головой меч. И тут же, будто мы были органами одного тела, все бросились за ним, толпясь и толкаясь возле порога, чтобы увидеть, что станет делать отец. В медвежьих шкурах он выглядел гораздо крупнее, а его неистовые крики, казалось, принадлежали другому, более молодому человеку, — истинному воину. Тор увидел и услышал его, потому что с небес вдруг вырвался мощный ломаный столп огня и ударил прямо в то место, где стоял отец, приветствуя мечом Валгаллу. Для старого воина нет большей чести, чем погибнуть от удара молнии. И вот Тор избрал отца для чертогов Валгаллы.

Помогая матери, я думала, есть ли у меня право противиться желаниям человека, так сильно любимого богами. Не настроит ли это богов против меня? К тому же, я могла запятнать и себя, и своих братьев, так как, говоря о том, что мой брак должен послужить интересам бургундского народа, отец едва ли имел в виду несколько золотых монет. Не исключено, что братья сейчас находят выгоду в моей свадьбе с Сигурдом, поскольку за эти годы они стали моими союзниками.

Мы устроили пир в честь франков, а потом взяли факелы и направились к краю леса, к месту погребения отца. К тому времени мужчины выпили много меда, и в воздухе разносились крики и пение. Слуги услышали шум и вышли из своих домов, чтобы присоединиться к нам в ночной прохладе. Так мы и стояли. Наши тела, голоса и свет факелов образовывали полукруг. Франки, бургунды и слуги бургундов. По центру полукруга Гуннар, Хёгни и Сигурд опустились на колени и руками выкопали яму в земле. Хёгни собирался обнажить свой меч, но Гуннар остановил его, сжав пальцами запястье.

— Нельзя исключать Гуторма из нашего братства, — сказал он.

— Для меня это будет честью, — ответил Сигурд, осматривая полукруг в поисках мальчика.

Найдя его, он поманил рукой, и Гуторм неуверенно вышел. Тогда Хёгни вынул меч из ножен и вонзил его кончик в свою ладонь под одобрительные крики франков и бургундов. Гуторм был зачарован видом струящейся крови и стал издавать рычащие звуки, и, когда крики стихли, франки, стоявшие близко к нему, разразились оглушительным хохотом. Сигурд жестом приказал им замолчать. Тогда Гуторм попытался сбежать, но Гуннар схватил его за руку. Мать, стоявшая рядом со мной, прикусила губу.

— Ему страшно, — крикнула я.

— Успокойся, пришла твоя очередь, — настаивал Гуннар, не обращая внимания на мои крики. И стал готовиться проткнуть ладонь Гуторма окровавленным мечом, но мальчик вдруг вырвался и бросился ко мне.

И снова франки засмеялись. Гуннар уже собирался пойти за Г'утормом, как Хёгни крикнул:

— Он не понимает наших ритуалов. Оставь его, пусть стоит с женщинами.

Гуннар уступил и вернулся к Хёгни. Взяв меч, он быстро проткнул свою ладонь и передал оружие Сигурду. Тот сделал то же самое. Потом Сигурд и Гуннар сжали истекающие кровью руки друг друга, и их кровь, смешавшись, потекла по рукам и туникам в своеобразный сосуд-хранилище, который они вырыли в земле.

— Брат! — крикнул Гуннар.

— Брат! — отозвался Сигурд.

Потом Хёгни и Сигурд соединили руки в рукопожатии и повторили тот же ритуал. В свете факелов было видно, как блестят глаза Хёгни. Когда Гуннар, Хёгни и Сигурд покрыли землей место, где хранилась их смешанная кровь, сделали над ним небольшое возвышение и положили сверху камень, толпа разразилась громкими криками.

Вернувшись в дом, вся наша компания снова подняла питьевые рога, и началось бурное веселье. Вскоре Сигурд, ставший побратимом моих братьев, осмелел и покинул свое место рядом с Грипнером, место для почетных гостей, и пересел ко мне, на длинную скамью. Я прижала руку к его руке в знак того, что больше не сержусь.

Грипнер попросил принести арфу Гуннара. Получив ее, он запел старым надтреснутым голосом о вестготах, смелых и умных гаутах, которые ворвались в империю многие годы назад и под руководством Аларика Смелого развязали великую войну, чтобы римляне не забывали о том, что и они уязвимы.

Следом арфу взял молодой франк, которого я никогда не видела раньше. Он пел о том, как первое племя гаутов, завоеванное гуннами, вынуждено было забыть собственные традиции, посвятив жизнь служению гуннам.