Коварные алмазы Екатерины Великой

Фанни вчера ушла слишком поздно, и Эмма не поехала на Оберкамф, а решила остаться ночевать на этой конспиративной квартире на рю де Прованс. Ей приснился Валерий Константинов – такой, каким он был, когда решил уйти от нее. Снилась сцена, которую он устроил, и те кошмарные оскорбления, которыми он осыпал ее на прощанье. Потом-то они снова помирились и решили если не жить больше вместе, то хотя бы сохранить цивилизованные отношения. Эмма знала, что Валерию будет трудно без ее поддержки, ума, способности к неожиданным решениям, которые и помогали худо-бедно выживать его фирме. Сам он чувствовал себя все хуже: мания преследования одолевала. Он нипочем не хотел лечиться, Эмма боялась, что в момент обострения он может что-нибудь сделать. Ладно бы только с собой, главное – с бриллиантами, которые были смыслом существования всей семьи, включая обеих жен Валерия. Они тогда еще не знали, где он их прячет, и были все основания опасаться, что и не узнают. Галина пыталась выводить Константинова из приступов, она ведь знала, как это делается, не раз делала такое в больнице. На какое-то время Валерий ощущал просветление, становился добрым, приветливым, заботливым. А дальше черная меланхолия и ненависть к самым близким людям снова овладевали им…

Вырвавшись уже под утро из очередного кошмара (Галина делает Валерию внутривенные инъекции, Эмма и Роман помогают удерживать бьющееся в припадке тело), она решила больше не спать. Ждала звонка от Романа, и стоило ей услышать его голос, как немедленно весь тот план, который они вчера так тщательно продумали с Фанни, показался наивным, обреченным на провал. Какая, к черту, Людмила Дементьева! Она ничего не значила для Илларионова ни в жизни, ни в смерти. Не на это нужно делать ставку! В голове тотчас высветился другой план – рискованный, опасный, дерзкий, у Эммы даже мурашки по плечам побежали от восторга, когда она представила, как это может быть! И если получится, о, если получится, она, наконец, примирится сама с собой и обретет свободу от всех обязательств. Отдаст долги и получит то, что другие должны ей.

Роман не мог долго говорить, он ведь звонил от Катрин, и Эмма тоже спешила. Они кое-как обменялись новостями и простились, Эмма даже не успела напомнить, чтобы он уничтожил в портабле напоминание об этом звонке. Будем надеяться, что до этого он способен додуматься и сам.

Поглядевшись в крошечное зеркало над раковиной при свете тусклой лампочки, Эмма даже зажмурилась: случалось ей выглядеть плохо, но сегодняшний вид – это что-то особенное. Нет, не в свою постель повезет ее Андрей Илларионов, а в приют для престарелых психопаток, там ей самое место.

С этой тягостной мыслью она прилегла «еще на минуточку» и только каким-то чудом открыла глаза в час дня. На сборы и моральную подготовку оставалось всего ничего.

Эмма всегда с удовольствием ловила свое отражение в зеркальных витринах, благо в Париже почти все витрины зеркальные (вот благодать-то, а?), но сегодня, пока спешила в метро, старалась в них не заглядывать. Только под голубым небом Лонгшамп, только под пение жаворонка она избавилась, наконец, от страха перед будущим.

Как будет, так и будет. Или кривая вывезет, или…

Или все останутся при своих.

Эмма купила билет (тринадцать евро!) и подошла к рецепсьон, где ей вручили каталог. Нашла в перечне стенд 406. В самом деле: экспонаты из салона Доминика Хьюртебрайза, подробные сведения о каждой картине. Эмма прочла все до последнего слова, но не обнаружила ни единого упоминания о голландцах.

Очень интересно! А что, если обезумевшая от любви Фанни что-то напутала? Смешно будет, если Илларионов здесь вообще не появится.

Эмма медленно шла между стендами. Около витрины с ювелирными украшениями (сапфиры, изумруды, бриллианты) приостановилась. Ох, как же эти сверкающие камушки могут изменить судьбу и превратить любого в безжалостное чудовище! Нет, не осколок кривого зеркала вонзился в глаз мальчика Кая – это был бриллиант, и он заставил его иначе увидеть мир, стал повелевать его волей и в конце концов даже сердце его сделал холодным, сверкающим, твердым, как бриллиант. И острым, режущим, как его грани…

Роскошная выставка. Такие богатства! Мебель, картины, скульптура, достойная музеев, и все подлинное, все живет столетиями. Да, это вам не Россия, разграбленная, разоренная своими и чужими ворами, своими еще безжалостней, чем чужими…

Она прошла мимо пустого ресторанного зала с высоченными окнами, выходящими на скаковое поле. И снова стенды, стенды, роскошные вещи вокруг. Такое ощущение, что оказалась во дворце.

Но народу – раз-два – и обчелся. Маловато зрителей для публичного скандала, задуманного Фанни! Впрочем, ее дурацкий план давно в корзине, а вот для плана Эммы чем меньше свидетелей, тем лучше.

Так, табличка «406». Стенд выгорожен ломаным четырехугольником, картины снаружи, картины внутри, из-за стены доносятся мужские голоса. Значит, Эмме именно туда.

Она оглянулась – напротив мелькнула стройная фигура в черном. Секьюрити или?.. Что-то знакомое почудилось Эмме. Или не почудилось?