Красные озера

– Как бы тебе объяснить-то, – Андрей помолчал некоторое время, потом собрался с мыслями и начал: – Смотри, сейчас участок под моим домом считается землей поселения. На ней как раз можно дома возводить и прочее. Я же хочу оформить участок как землю промышленного назначения, то есть для строительства промышленных объектов: трансформаторов там, подсобных заводских помещений, еще чего-нибудь. Если продавать в таком виде – покупателя уже не будет волновать, что здесь грязно, плохо и экология портится. Его будет волновать близость завода, который совсем недавно заработал и наверняка будет расширяться, – тут он вышел из-за автомобиля, подошел к старику вплотную и прошептал: – Ты запомни, дед Матвей, вас через пару лет самих выселять начнут. Так я лучше выселюсь сам, заранее, зато за деньги, а не просто в никуда.

Матвей похлопал глазами, усмехнулся и сказал:

– Фантазер ты, Андрюха. Никак я в толк не возьму, кому ты что продашь. Грязно же тут…

– Да любому предпринимателю, который захочет в будущем завод обслуживать или договор с ним какой-нибудь заключить. А что грязно, ты прав. Мы вон, пока работали, с товарищем даже песенку одну переиначили.

Андрей набрал воздуху в грудь и хрипло, неумело пропел:

Этот город самый грязный город на земле,

Расползается отрава медью на песке…

Потом засмущался, прокашлялся и добавил:

– Мы не особо поэты, дальше не придумали.

– У нас и не город никакой, так, деревенька, – скептически заметил Матвей и чуть заметно улыбнулся.

– Ты, знаешь, не души народное творчество! – Андрей громко расхохотался, у него даже брызнули слезы из глаз. Он вытерся платком, громко выдохнул и продолжил объяснять: – Тому же Радлову продам.

– Ага. У нас вон у леса, где грачевник раньше был, паровоз стоит ржавый. Ты еще его продай таким макаром, – теперь расхохотался старик, радуясь своей шутке.

– Да мне нет нужды тебя убеждать, не тебе ж продаю.

– Времена-то нынче другие, вам, молодым, виднее, как жить. Так я, шучу, – сказал старик и вдруг погрустнел. – Ты, кстати, знаешь, что у Иры сестра умерла? Почти сразу после твоего отъезда. В январе, в последних числах.

– Знаю, – ответил Андрей спокойно. Никаких эмоций смерть женщины в нем не вызывала, будто мысленно он уже обитал далеко отсюда, и все местные сделались ему чужими людьми.

– И Илья еще умер. В начале февраля. Вы ведь… дружили, да?

– Когда это было! – Андрей махнул рукой.

Старик поглядел на него неодобрительно и стал рассказывать дальше, с какой-то новой интонацией в голосе, не то злой, не то настойчивой – словно пытался пробить ту скорлупу, которой собеседник закрылся от всех здешних бед:

– Лука очень переживал, конечно. Он вообще не поверил, что сын умер. Причем омовение совершил по всем правилам, даже горшок разбил, а сам думал, что Илюша живой. Разговаривал с ним, общался. Получается, вроде как руки у него знали, что делать, а разум никак не мог принять правду, – выдержал паузу и добавил, вдруг проникшись жалостью к самому себе: – Я Луке сапоги отдавал на ремонт. А он, выходит, помешался и работать не сможет. Вот и остался я без сапогов.

– Без сапог, – машинально поправил Андрей.

– Чего?

– Сейчас правильно говорить «без сапог». Илью жалко, конечно. И отца его. Но они сами виноваты. Бежать им надо было отсюда. Брать деньги и бежать в Город или еще куда.

Матвей вдруг рассердился и воскликнул:

– Ты шибко-то не умничай! Думаешь, на машину накопил и поумнел разом, ага?

– Я же не хотел… обидеть… я.., – Андрей растерялся и не смог договорить.

– Не хотел он! Извозом заработал и теперь ходит, гордится. Посмотрите на меня, люди добрые, я тут брезгую жить! Люди ведь умерли. Ты их знал, с детства же знал!

– Ну послушай, дед Матвей, всегда можно найти хорошее место. Всегда можно найти, где тебе хорошо станут платить. Я потому и считаю, что сами виноваты.

– Ага! А работать кто будет, если все найдут, где хорошо платят? Да, Илья-то был неспособный к работе, мягкий чересчур. Можно даже сказать, слабый. Но Дашка на поле пахала, как проклятая! Каждый сезон! Куда бы она из деревни подалась? Туда же, куда и Ира? Нет, знаешь, ты эти рассуждения брось.

Не дожидаясь возражений, старик развернулся и направился в сторону дома. Вдыхая прохладный ночной воздух, он постепенно успокоился и уже не понимал, отчего так разозлился, и даже немного стыдился этого.

Проходя мимо строений, засыпанных черным песком, он неосознанно пробурчал себе под нос:

– Этот город самый гряз… фу ты, черт! Прилипло.

Из заводских труб валил дым, смешивался с рваными клочьями облаков и превращался в какие-то угрожающие тени, и накрывал все селение мрачным саваном, как бы подтверждая слова нелепой песенки.

3.

Утром Ирина и Матвей пошли на кладбище. День выдался пасмурный и сырой, падал мокрый снег, слякоть под ногами расползлась еще больше, так что даже сапоги вязли.