Красный парфюмер. Новое дело Егора Лисицы

– Утром он ключ не вернул. Я ведь подумала, спит! Раньше не бывало такого, но мало ли. А после уж забеспокоилась. Тут ведь голова кругом, про все забудешь. Отперла, а там… – сморщилась брезгливо. – Запах! И он! У самой двери. Комната-то маленькая, ноги под кроватью, а сам… вроде как ползет ко мне! Я уж так кричала. Пришел околоточный, то есть товарищ участковый. Посмотрел. Говорит, выпил он плохой водки, да и отравился. И точно! Пол загажен. Наружу его, видать, выворачивало. Я уж чистила-вычищала!

– Сразу так и решил участковый?

– А что же другое? Я всегда тут. И дети, соседи. Чужого никого не было. Дверь была заперта снутри. Ключ торчит. Участковый дверь и выломал. А после ко мне привязался, несознательная, мол! Устроили тут, говорит, притон – в то время, когда мировая революция, да еще в столице! А откуда притон, когда это знакомый мой?

Пришлось прервать поток объяснений.

– Той ночью вы ничего не слышали?

– Слышала! Чего только не слышала, да не то, что вам надобно. У нас тут всегда шумно. – Махнув рукой, она отвернулась.

Комната, где умер Демин, была действительно тесной, как сундук. Кровать, рядом шаткий столик с зеркалом. Под ним таз с застиранным полотенцем. На стене ряд крючков для одежды. Вот и вся обстановка. Окно с расшатанной рамой выходило вглубь двора, к сараям. Запах в комнате неожиданно напомнил мне об обстановке кабинета Кулагина. Но чем, я никак не мог понять. Отсыревшая штукатурка, спиртовой и табачный дух прятали что-то еще. Я присел на кровать. Камчатое покрывало, тощие подушки. Провел рукой по покрывалу, снял одну из подушек, поднес к лицу:

– Белье, полотенца вы меняли после той ночи?

Хозяйка смутилась.

– Нет у меня возможности. Да оно ведь чистое.

Я снял наволочку, упаковал полотенце и покрывало. Она неприветливо, с подозрением следила за мной.

– Что же, заберете?!

– Я верну. Обещаю. Вещи эти важны для следствия. Как все было, когда вы его нашли? Вспомните поточнее.

– Век не забуду теперь. На столике, тут, – она указала под зеркало, – бутылка стояла. Вино какое-то заграничное или, может, водка. Я не разбираюсь. Стаканы. Я их всегда оставляла. Еще конфеты были. Выбросила их, от греха, хоть на вид дорогие.

Она чуть отступила, притопнула ногой.

– А тут он сам лежал.

– Головой к двери? Не припомните, оба стакана были грязные?

– Нет, вроде один только. Из него он и пил. Лицо-то он себе раскровил. Я, когда полы замывала, так и кровь тоже…

– А его одежда?

– Так он в подштанниках был. Еще ботинки. Вещи его не знаю куда делись.

– А ботинки?

– Продала! – ответила с вызовом. – Ему ни к чему – а у меня старьевщик взял за хорошую цену!

Я указал на криво висящие часы на стене.

– Давно сломаны?

Всмотрелась.

– Часы исправно ходили! Я и не заметила, что встали.

Подошла, хотела поправить. Но я удержал. Часы с заводным механизмом сдвинул, очевидно, сам Демин, когда метался по комнате в приступах тошноты. Потревоженные, они остановились. Я осторожно их поправил. Затикали. Завод оставался! Значит, можно точно установить время, когда он принял яд. Я не сомневался, что дело именно в нем, а не в «плохой водке».

На ободе таза нашлись несколько волос.

– Таз вы споласкивали?

Хозяйка замялась. Могли остаться и от других «гостей», все же снял пинцетом, упаковал.

– Демин обычно на ночь оставался?

Она не сразу, но ответила:

– Нет, никогда. Час, другой. Ключ после приткнет под половик, да и все.

Закончив с комнатой, я вернулся во двор, обошел дом, присмотрелся к окну. Узкое, расположенное низко от земли. Рама – толкни, и вылетит. Подоконник загажен птицами, в одном месте грязь смазана. Но на размокшей, истоптанной земле во дворе след уже простыл. Я прикинул, что от окна до сараев несколько шагов. Проход между ними узкий, но человек среднего телосложения пролезет. Задворками ход выводил на шумную улицу уровнем выше. Чуть дальше осиным роем гудел небольшой уже полупустой колхозный рынок. Перед ним в ряд сидели торговки горячей едой.

26. Имя анонима

Завидев лотки и корзины, мы с Васей тут же вспомнили, что весь день прошатались без обеда. Утром только выпили чаю. Профессия наша оставляла мало места для нежности, в любых обстоятельствах аппетит не пропадал. Скорым шагом мы тут же направились в сторону торговок. Сверток с бельем из квартиры в Зарядье Репа бережно прижимал к себе. Торговали здесь кухней, непривычной для южанина. Коричневый мутноватый напиток, про который торговка утверждала, что это «квас, копейка стакан!», пыльные леденцы, клейкие пряники. Чуть аппетитнее выглядели, по крайней мере пахли, горячие сосиски черт разберет из чего, разварная требуха, гречка. Нечто, что рекламировалось как «московская бульонка», на вид вроде каши, шибало в нос лавровым листом. Наконец мы взяли пироги и печеные яйца с солью.

– А товарищам из МУРа скажем, нет? Что Демин сыскался, – мрачно спросил Вася, очищая яйцо и надкусывая пирог, – сказать надо!

– Конечно. Скажем. Но Жемчужная дала мне неделю, это время я использую.

Репа хотел еще что-то добавить, но не стал.