Но всласть нагуляться нам не удалось, а о том, чтобы найти пресловутую сторожку, которую, наверное, к тому же снесли еще в позапрошлом веке, а то сама сгорела или сгнила, речи вообще не шло. Потому что буквально через несколько десятков шагов из-за угла серого кирпичного дома до нас донесся тихий свист.
— Кто там? — довольно глупо осведомилась я.
— Идите сюда! — приказал нам голос, в котором мы без труда признали голос нашего пострадавшего Григория.
Мы послушно сделали несколько шагов.
— Теперь стойте. Достаньте сигареты и закуривайте, чтобы было похоже, что вы просто дышите, — продолжал давать указания голос. — Когда я скомандую, вы сделаете три шага в мою сторону и окажетесь за углом дома. Во дворе вас ждет серая «восьмерка» с тонированными стеклами. Вы должны сесть в нее, я буду уже там. За вами никто не следил? — неожиданно спохватился он.
— Нет, — промямлила я. — А где Мишка?
— Мы к нему и поедем, он вас заждался, — странно хихикнув, пообещал голос. — Теперь пора!
Жду вас в машине.
Мы с Маришей оглянулись по сторонам, но никого больше из Мишкиных друзей поблизости не оказалось. Мы послушно сделали три шага, а потом еще три и еще, но уже значительно быстрее, чем первые.
Во дворе действительно стояла машина, подходящая под описание, в которую мы недолго думая и сели. В первый момент нам показалось, что мы все-таки машины перепутали. Наверное, во дворе стояла еще одна серая «восьмерка» с тонированными стеклами, которую мы не заметили. Потому что в этой сидели два амбала с такими явными признаками дегенерации, что прямо оторопь брала. По сравнению с ними любой из Мишкиных приятелей по интеллекту тянул на академика. Машина тронулась с места, а третий пассажир оборотил к нам довольную физиономию и захихикал. Машина была вроде та, но вот стоило ли в нее садиться, это еще большой вопрос. Потому что на лице Григория, когда он повернулся к нам, блуждала такая идиотская улыбка, что оторопь брала.
— Вот мы и снова вместе, — слащаво произнес он. — Миша будет очень рад, он страшно беспокоился, доберусь ли я до вас. Теперь ему волноваться не из-за чего. И он наконец-то сможет предаться размышлениям о смысле жизни, а всякая жизнь — твоя собственная или дорогих тебе людей — значительно ценней каких-то там камешков.
— Ага, — кивнула Мариша и сделала попытку открыть окно.
Тут же ей на шею легла рука одного из парней.
— Окурок выкинуть, — пояснила Мариша. — Не терплю, когда в машине накурено.
Григорий кивнул, и амбал убрал руку. Мариша открыла окно пошире и выкинула свой окурок подальше. Григорий одобрительно кивнул:
— Я тоже ненавижу запах табака. А ты, Даша, выкинешь свою?
Я послушно передала свою сигарету Марише.
Как раз в это время мы выезжали из двора, куда заманил нас доктор, но видел ли кто-нибудь из компании Жорика мелькнувшую в окне Маришину руку и смог ли ее идентифицировать, точно сказать было невозможно. Во всяком случае, наперерез нам на дорогу никто не кинулся и перекрывать выезд серой «восьмерке» тоже никто не собирался.
Мариша кинула на меня красноречивый взгляд, долженствующий означать: «Ну и влипли же мы с тобой, подруга!» Я ничем не могла ей ответить — только еще более затравленным взглядом.
— А с чего ты решил, что брильянты у Мишки? — задала вслух животрепещущий вопрос Мариша.
— А где же им еще быть? — с логикой умалишенного уверенно ответил Григорий.
Тон его возражения не допускал, и мы примолкли. Мы ехали уже минут десять, атмосфера в салоне «восьмерки» продолжала оставаться гнетущей. На все наши вопросы Григорий отвечал односложно, а его подручные вообще молчали. Григорий же так здорово противоречил самому себе, что понять что-либо из его ответов оказывалось невозможным. Пойманный же на вранье, он вообще обиженно умолк на целую минуту, а когда она истекла, он велел одному из амбалов завязать нам глаза.
— Не хочу, чтобы вы видели, куда мы направляемся, — пояснил он нам, как будто мы и сами не догадались.
— Это обнадеживает, — прошептала мне Мариша на ухо. — Значит, можно усмотреть в этом надежду, что нас намерены отпустить.
Я в этом ничего обнадеживающего не усматривала и вообще уже дошла до такого состояния, что была согласна даже на умерщвление своей плоти.
Только чтобы побыстрее и безболезненнее. Повязка на глазах бодрости отчего-то не прибавляла, несмотря на все заверения Мариши. Я горько кляла себя за то, что впуталась в это дело и позволила своим чувствам в очередной раз взять верх над разумом. Ведь сколько раз убеждалась, что это к добру не приведет!
И вот снова влипла. Григорий со своими двумя амбалами-недоумками пугал меня ничуть не меньше, чем Жорик своими леденящими душу угрозами. Впрочем, когда мы прибыли на место, я быстренько пересмотрела свои чувства в пользу Жорика. По крайней мере он не пытался держать нас в заплесневевшем от старости и сырости подвале и не сковывал руки наручниками, а ноги.., не знаю, как это назвать, разве что наножниками. В общем, ноги у нас тоже были аккуратно заделаны в железо.